Колесо страха - [101]

Через какое-то время Дахут сказала:

– Ален, ты кажешься таким сонным. Ты едва разлепляешь глаза. Наверное, морской воздух так сказывается на тебе.

– Да, наверное, это морской воздух, – равнодушно отозвался я и попросил прощения за свое состояние.

Мне показалось, что де Керадель с заботой отнесся ко мне, с готовностью приняв мои отговорки. Он провел меня в комнату – по крайней мере, я помню, как он подвел меня к какой-то постели. Я разделся, упал в кровать и тут же забылся глубоким сном.

А потом вдруг резко проснулся. Странная сонливость прошла, безволие отступило. Что же разбудило меня? Я посмотрел на часы – было начало второго.

И вновь раздался тот же самый звук, разбудивший меня. Приглушенный шепот. Пение, доносившееся будто из-под земли. Откуда-то из-под фундамента старого дома.

Пение нарастало, приближалось, становилось все явственней. Странная то была песня, старинная, и в то же время чем-то знакомая мне. Я встал с кровати и подошел к окну. Окна комнаты выходили на океан. Ночь стояла безлунная, но я видел серые волны, набегавшие на скалистый берег. Пение стало еще громче. Я не знал, как тут включить свет. В сумке у меня лежал фонарик – но слуга разобрал мои вещи. Я нашел свой плащ, сунул руку в карман – там лежал коробок спичек.

Звуки стали тише, будто те, кто исполнял эту песню, отдалялись от дома. Я зажег спичку и увидел выключатель на стене. Щелкнул им – безрезультатно. Фонарик лежал на прикроватном столике. Я включил его – но он не работал. Во мне зародились подозрения. Эти три вещи были как-то связаны – странная сонливость, сломанный фонарик, не работающий выключатель.

Пистолет Макканна! Я потянулся за ним – и он был там, у меня под левой подмышкой. Он был полностью заряжен, запасные обоймы – на месте. Я подошел к двери и осторожно провернул ключ в замке. За ней открывался широкий, старомодно отделанный коридор. В конце коридора в большое окно лился тусклый свет. Почему-то коридор показался мне мрачным. Мрачным – и не иначе. Что-то тихо шуршало там, перешептывалось – тени.

Я помедлил, затем подкрался к окну и выглянул наружу.

Вокруг возвышались деревья, но их ветви уже начали сбрасывать листья, и потому я разглядел за ними ровное поле. За полем – еще деревья. Из-за них-то и доносилось пение. Какое-то свечение исходило из-за деревьев, серое свечение. Я смотрел на эти огоньки… вспоминая, как Макканн назвал их тухлыми… гнилыми.

Именно так и было. Я вцепился в подоконник, наблюдая за тем, как это гнилостное свечение нарастает и ослабевает… нарастает и ослабевает… И теперь пение напоминало это мертвое свечение – свет, превращенный в звук…

А затем пение прервал вопль агонии.

Шептали тени в коридоре, шорохи становились все ближе, тени теснили меня. Они оттолкнули меня от окна, погнали обратно в комнату. Я захлопнул дверь, подпер ее плечом, чувствуя, что взмок от пота.

И вновь раздался вопль – еще громче. Еще больше боли звучало в нем. Крик резко оборвался.

Опять охватила меня та странная сонливость. Я повалился на край кровати и мгновенно уснул.

Глава 15 За стеной имения де Кераделя Часть вторая

Что-то плясало, трепетало передо мной. Оно не имело формы, зато у него был голос. И я слышал шепот, вновь и вновь:

– Дахут… остерегайся Дахут, Алан… остерегайся Дахут, Алан… освободи меня, Алан… остерегайся Дахут, Алан… спаси меня… от Собирателя… от Тьмы…

Я попытался сосредоточиться на этом танце, но что-то вспыхнуло впереди, и бесформенная тень растаяла, исчезла, а свечение осталось, и только отворачиваясь, я мог увидеть танец тени. Она подергивалась в этом свечении, как муха, попавшая в паутину.

Но этот голос… Мне был знаком этот голос.

Тень плясала и трепетала, становилась больше – но так и не принимала форму, становилась меньше – но была все так же аморфна… вырывающаяся тень, попавшая в паутину света…

Тень!

– Собиратель, Алан, Собиратель в пирамиде, не позволь ему сожрать меня… Остерегайся, остерегайся Дахут, Алан… Освободи меня, спаси… спаси…

Это был голос Ральстона!

Я поднялся на колени, переполз на пол на четвереньках, не сводя глаз со свечения – стараясь сосредоточиться на подрагивавшей тени, тени с голосом Ральстона.

Огонек сузился – как зрачок того капитана на судне «Бриттис». Сузился, а потом сменил форму, превратился в ручку двери. Медную ручку, светившуюся в предрассветных сумерках.

На ручке сидела муха. Трупная муха. Она ползала по ручке и жужжала. А сквозь это жужжание прорывался голос Дика, сливался с ним. Затем жужжание слилось с голосом, заглушило его. Муха взлетела с дверной ручки, покружила надо мной и улетела.

Я встал.

«Что бы ты ни сотворила со мной на той яхте, Дахут, то была первоклассная работа», – подумал я.

Я посмотрел на часы. Начало седьмого. Осторожно открыл дверь. В коридоре царил покой. Никаких теней. Ни звука в доме. Все, казалось, спали. Но такая тишина показалась мне подозрительной.

Тихо прикрыв дверь, я увидел на ней задвижки – сверху и снизу. Я запер ее.

В голове у меня было пусто, перед глазами все плыло. Я подобрался к окну, глубоко вдохнул свежий утренний воздух, чувствуя ароматы моря. Мне сразу стало легче. Оглянувшись, я осмотрел комнату. Она была огромна, обшита старым деревом и увешана древними гобеленами – их цвета поблекли за прошедшие столетия. Кровать тоже казалась очень старой – с резными узорами, балдахином и колоннами. Такую комнату скорее ожидаешь увидеть в каком-то замке в Бретани, чем в доме в Америке. Слева стоял изысканно украшенный шкаф, такой же старинный, как и кровать. Я выдвинул один из ящиков. На стопке носовых платков лежал мой пистолет, «кольт», который я все же взял с собой. Я открыл его. Ни одного патрона.