Колесо Фортуны - [37]

— Какие сокровища? Ведь я только червей!..

— Но вы никому этого не сказали. А если б и сказали, вам бы наверняка не поверили. Правильно, Сашко?

— Точно! — уверенно сказал тот.

— Но почему же, господи боже мой? Ведь я говорю правду!

— Человек создание сложное, очевидной правде он привык не верить и, как принято у критиков говорить, старается в поступках ближнего отыскать подтекст — правду, на поверхности не лежащую. Поставьте себя на место здешнего жителя. Как он будет рассуждать? Из-за океана приехал человек. Не куда-нибудь, а именно сюда, в Ганыши. Турист? Знаем мы этих туристов! Они или шпионят, или в Большом театре смотрят "Спящую красавицу". Здесь шпионить не за кем, "Спящей красавицы" тоже нет. Значит, у человека есть какая-то своя, тайная цель. Кто же поверит, что человек ехал на другой коней света только для того, чтобы пошататься здесь с удочкой? Да он же втирает очки! Или, по-местному говоря, бреше як собака. Так, Сашко?

— А конечно! — подтвердил Сашко.

— Остальное проще пареной репы: приехал человек и что-то искал в развалинах. Значит, надо и самим поискать там. С какой стати отдавать какому-то американцу то, что там скрыто? И нашлись охотники искать то, чего не прятали… Мне бы хотелось, мистер Ган, поставить все точки над "i". Если вы не умеете ловить рыбу, зачем вы притворяетесь, что ловите ее?

— Теперь уже незачем притворяться… Меня увезли из России мальчишкой… Мальчишкой, который очень мало понимал, но, как оказалось, много запомнил… Я вырос, состарился и вот — поседел, но воспоминания о родной земле — они до самой смерти терзали моего отца, быть может, и ускорили его смерть… — за все годы воспоминания не потускнели и не угасли. И вот почти через пятьдесят лет стала возможной поездка на родину…

Надо побывать в шкуре эмигранта, чтобы понять, что это значит… — Голос мистера-Гана подозрительно дрогнул, он отвернулся к гречишному полю и помолчал. — Встреча с родиной через пятьдесят лет… Быть может, вам покажется наивным, сентиментальным, но мне нестерпима была мысль о каких-то свидетелях встречи после стольких лет разлуки. Это не спектакль, здесь невыносимы зрители. Горькую радость такой встречи нужно пережить в одиночестве и молчании… Я не знал, разрешат ли мне поехать в родные места. Но если б удалось, как мог я мотивировать, объяснить желание вдруг остаться одному, без спутников? И перед самым отъездом меня осенило: что может быть естественнее желания рыбака остаться одному? Я бросился в шоп и купил самые современные удочки, как заверил меня владелец шопа.

Он же и объяснил, как надо их забрасывать… Вот и все.

— Вы говорите о встрече с родиной, но вы американский гражданин.

— Это совсем другое… Можно стать гражданином любой страны и не обрести родины… Вам этого не понять, вы с ней не разлучались. И не дай вам бог отведать горького хлеба изгнанников.

— Вы верующий?

— Я баллардист.

— Что это значит?

— Есть такое вероучение, — сдержанно ответил мистер Ган. — Вам, атеисту, это не интересно.

— Интересно, но я не настаиваю, если не хотите об этом. Не пойму только одного: почему вы говорите об изгнанниках? Вы беглецы, а не изгнанники.

— Так или иначе — песчинки, подхваченные историческим вихрем…

— Не льстите себе. Песчаные вихри, они горы стирают до основания. А эмигранты — просто песок, просыпавшийся между пальцами истории.

— Важно, что лишились родины… А беглецы или изгнанники — какая разница?

— Огромная! Изгнанника лишают родины, беглец сам себя лишает ее. Изгнанники борются, беглецы прячутся за чужим забором и оттуда кукиш кажут — ага, посмотрим, как вы без нас обойдетесь…

— Вы осуждаете эмиграцию… А ведь право на эмиграцию теперь общепризнанно, оно даже указано в Декларации прав человека, принятой ООН.

— Вовсе я не осуждаю эмиграцию! По мне, так пускай каждый едет, куда ему вздумается. Только, если ты ищешь, где тебе лучше, — не корчи из себя мученика.

Я не умею сочувствовать ловчилам, притворяющимся жертвами, и драпающим героям.

Мистер Ган прищурился и отрицательно покачал указательным пальцем.

— Вы не есть лесовод! Если вы не ка-ге-бе, то вы — политический работник. Пропаганда, а?

— Нет, — сказал Федор Михайлович, — я действительно лесовод и не занимаюсь пропагандой. Но я люблю историю, немножко знаю ее и не выношу, когда свои промахи и ошибки люди взваливают на историю. История за людей ничего не делает, они сами делают историю.

И за то, какой они ее сделали, сами и должны отвечать…

— То, что вы говорите, очень интересно, только вряд ли справедливо. Человек может отвечать за свои поступки, но не за поступки других.

— Должен! Иначе он никогда не будет свободным.

— Какая же свобода в том, чтобы сделать человека ответственным за все? Он не всегда может ответить сам за себя.

— Пока человек делит мир на "я" и все остальное, он — потенциальный раб, он одинок и слаб, поэтому обязательно покоряется кому-то, и тут возможна любая тирания. На этот случай человек придумал множество подлых оправданий: "моя хата с краю", "сверху виднее", "своя рубашка ближе к телу" и так далее. А вот когда человек будет чувствовать свою ответственность за все, он будет поступать по отношению к другим так же, как к самому себе, делать не потому, что его заставляют или обязывают, а потому, что сам считает это необходимым для него и для других.