Колесница Гелиоса - [167]

Эвбулид, помня о том, что должен успеть наполнить корзину до вечера, продолжал приставлять клин к трещинам и ударять по ним тяжелым молотом.

Молот соскальзывал, больно ударял по пальцам, клин падал, и ему приходилось все начинать сначала. Наконец удалось выворотить от стены огромный камень, который занял в корзине столько же места, сколько все прежние.

Но эта удача оказалась последней. Напрасно он вглядывался в стену, ища новых трещин, приставлял клин и бил по нему то в одном, то в другом месте.

Стена словно мстила ему, не уступая даже каменистой крошки.

Захлебнулся и погас в коридоре светильник. Задыхаясь, Эвбулид отбросил ставшие бесполезными в кромешной мгле молот и клин, нащупал кайло.

Острая жажда оказаться сегодня наверху, где, по его убеждению, должен быть какой-нибудь сарай для отдыха рабов, справившихся с нормой, не давала ему покоя.

Но для того, чтобы он мог вновь дышать полной грудью и хоть на несколько часов уйти из норы, все больше напоминавшей ему могилу, нужно было доверху наполнить корзину. И он, едва не крича от нестерпимой рези в руках и боли в саднящих буквах «Эхей: феуго», на которые вновь посыпалась крошка, с остервенением долбил и долбил ненавистную стену.

Наконец в коридоре снова зажегся светильник. В проеме норы, заслоняя и без того тусклый свет, показалась голова знакомого носильщика.

— Ну-ка, посмотрим, что ты тут наработал! — устало проворчал он и удивленно воскликнул: — Ай да новенький! Да тут же на полную корзину наберется!

Эвбулид огляделся и увидел, что весь пол, его грудь и ноги усеяны мелкими камнями.

— Успел… — зашептал он, собирая камни в пригоршни и торопливо бросая их в корзину.

Носильщик принял из его рук корзину, вытащил ее из лаза и уперся ладонью в грудь рванувшемуся за ним Эвбулида.

— А ты куда?

— Как куда? — радостно улыбаясь, не понял грек. — Наверх, отдыхать!

— Куда?! — изумленно протянул носильщик, насильно вкладывая в руки Эвбулида миску с дурно пахнущей жидкостью. — Об этом теперь и не мечтай!

— Как это? — растерялся Эвбулид.

— А вот так! Даже я не могу пока туда подняться… Думаешь, для чего я так стараюсь получить место старшего носильщика? Для того чтобы вдохнуть хоть глоток свежего воздуха, увидеть солнце…

— Но у нас в имении было принято отпускать всех, кто хорошо поработал, ночевать в сарай!.. И даже из кузницы выпускали, если сделал норму.

— Забудь о своем имении! — отрезал носильщик. — Здесь рудник. Каждая такая корзина — это горсть серебряных монет для наших господ, которым невыгодно, чтобы ты расслаблялся хоть на час. Попробуй потом затащить тебя обратно. Уж лучше они заменят нас новыми рабами, которых приведут им в аренду. И потому эта нора, — кивнул он за спину Эвбулида, — будет отныне для тебя и рабочим местом, и спальней, и столовой, и…

Вдалеке снова послышался какой-то грохот.

— …быть может, могилой! — обернувшись на шум, докончил носильщик и с опаской покосился на задрожавший в нише светильник.

— Что это? — испуганно спросил Эвбулид. — Я слышу такое уже второй раз.

— Обвал! — коротко ответил носильщик.

— Но ведь так может обвалиться и здесь! — в ужасе обвел взглядом стены Эвбулид.

— Конечно, — согласился носильщик, берясь за корзину. — Каждый день где-нибудь обваливается…

— Постой! — закричал ему вслед Эвбулид. — Неужели я так и останусь здесь… навсегда?!

— Конечно! — донеслось в ответ.

— Но я не хочу! Нет!! Выпусти меня отсюда! — закричал, выбираясь из лаза, грек. — Мысли его путались, он никак не мог найти убедительных слов, чтобы носильщик поверил ему, что он ни минуты не может больше оставаться в этом страшном месте. — Выпусти… Хоть на минутку… Понимаешь? Ну, не могу я здесь, не мо-гу!!

— А ну назад! — отставляя корзину, выхватил железный прут носильщик. — Назад, кому говорю!

Но Эвбулид уже не хотел назад. И только посыпавшиеся на него удары по лицу, наконец, прямо по ране на лбу остановили его и опрокинули на землю.

Точно так же, как несколькими часами раньше мертвеца, носильщик деловито связал ноги обмягшего грека и, ругая новичков, которых только таким способом можно образумить в первый день, потащил его по коридору к норе и втолкнул на покрытый каменистой крошкой пол.

5. Кто есть кто

Через неделю лавку Артемидора было не узнать.

Хитрый купец продумал каждую мелочь, чтобы развеять мысли царя после посещения мраморной могилы матери и придать им нужное направление.

Часть стеллажей рабы вынесли прочь. Их места заняли удобные клине, застланные пурпурными одеялами с орнаментами из золотых нитей, низкие столики с вином и фруктами, серебряные тазы для умывания, высокие мраморные канделябры, клепсидра и краснофигурная амфора для сбрасывания в нее объедков. Помня о давнем увлечении царя исследованием рыб и птиц, Артемидор приказал рабам повесить под потолком скелетик небольшой, особенно любимой пергамцами рыбешки, а прямо над входом прикрепить чучело диковинного орла, размах крыльев которого был вдвое больше человеческого роста.

Следуя указаниям хозяина, рабы придали птице самый воинственный вид, будто орел сошел с древка знамени римского легиона, и повернули голову так, чтобы он «смотрел» золотыми бусинками глаз прямо на рыбешку.