Колдовской цветок - [50]
— Мой Бог заповедал молиться за врагов…
— Ну да, чертяка я, это верно, вражина, одно слово… Да ведь я тебе ж ребра попереломал!.. Грудь исштырхал шилом!.. А ты молишься?!.. Ведь я же наслал на тебя парней!.. Вражина ведь я?..
— Вот я и молюсь за тебя…
Едче, лютее закатывался лесной старичище:
— И ты думаешь, я буду помилован?..
— Мой Бог всех прощает и милует, — кроткий был ответ.
— Ой ли, всех?
Корчится, лютует в белых лучах незаходимого ангельского света старый леший, харкая в лицо отшельнику:
— Ты — жулик!.. Как будто мне молишь прощенья… а выходит, о своей только душе заботишься!.. Вымолю, дескать, врагу своему прощенье, ну, и сам буду прощен. Ан врешь, — Иуду-то Бог не простил!.. Да и разбойника неблагоразумного — не простил ведь?.. То-то и оно-то!
За лютой болью, за муками души, отверженной, продавшей Бога — не разобрал дальше Максим, что изрыгал леший, но сам запомнил одно, — Иуда Искариот, христопродавец, да и разбойник неблагоразумный — прощены Распятым, очищены. Не мог же Распятый делить грешников на прощаемых и непрощаемых! За всех Он пострадал, всех очистил, всем безнадежным дал надежду, всех умерших в смраде и тьме — воскресил.
— Иуда прощен… — твердил, едва слышно, в горячем последнем бреду, отшельник. — Разбойник неблагоразумный — в раю. Всех благословил Бог мой!..
— Ха-ха-ха! — извивался в корчах леший. — Недоставало еще лжи!.. Теперь и она налицо!.. Недаром дьявол — отец лжи. Отшельник — дьявол!.. Ха-ха-ха!..
— Господи, прости ему, не ведает, что творит… — молился в страстном последнем бреду отшельник за врага рода человеческого, за лешего. — Господи, отпусти его на волю, в леса!.. Прости ему его каверзы!..
Услышал Бог молитву умирающего пустынника, прю его с нечистым духом. Положил Господь в сердце своем: да будет прощен и враг рода человеческого! Да будет дарована ему радость, какая положена от века нечистому.
Ну, и снял Господь оковы света с лешего, выпустил из места свята чертяку на все четыре стороны.
То-то была пляска у облезлого!
Да и как не плясать: душу сгубил праведникову, а он еще за лешего молитвы творит, спасает его, а себя губит. Ну и дурак! Ну и простофиля! Жить ему осталось — до зари, а он даже и покаяться перед смертью у отцов-монахов забыл, все молит Бога за чертяку…
Отшельник, отмолив, затих сам, закрыл глаза замертво. Почернела, окаменела его душа: Христа продала: этого уж не замолить; в этом не раскаяться, не посметь с этим нести душу перед смертью на исповедь… Крест-то игуменский — у лесовухи… Проклятие смрадному христопродавцу! Вечная ему пытка! Смрад! Тьма!
А зорями потаенными, росными прилетали в келью ангелы светоносные, овевали отшельника белоснежными своими крылами…
И сам Царь Славы, возложив на грудь Максима золотой его игуменский наперсный крест, венчал праведника нетленным венцом вечной жизни — за то, что сотворил жаркую мольбу за врага рода человеческого, за чертяку.
Пимен Карпов
АНАРХИСТЫ
Илл. К. Коварского
В горах скрывались спокон веков под глухой хвоей древние отреченные молельни монастыря, каплицы, скиты… Теперь там все разрушено огнем и поломано. Но дух отреченной, проклятой Богом и людьми, отверженной братии не сломлен.
Над братией главенствовал странник Серапион, хитрый седобровый старик с темным лицом и колким замутнелым взглядом. Как-то, собрав кормчих в старом Нагорном скиту, строго настрого заказал он им:
— Коли ежели анархисты придут к нам в монастырь, то встретить их честь-честью. Не фардыбачиться!.. Отнюдь!.. Наше дело любить, а не драться… Любите врагов и не противьтесь злу… Так ли я говорю, други-кормчие?..
Молча перебирали четки кормчие. Переглядывались угрюмо, да глухо крякали, хмурясь:
— Любить врагов! Безбожников!.. Эк хватил!.. Так разве это враг?.. Слизняк это, а не враг… Недостоин быть врагом хулиган. Так кумекаем.
Спокон веков цветет Русь, и сирый, благостный Царь Славы — Христос — блюдет на родимой земле крестный дух голубиной радости и услады… А слизняки зарятся загасить дух? Но полноте. Загорится Русь жизнью и бурями, чистые сердца пойдут на костер, дыхание огня пронесется во все концы земли.
— Молитесь же за ненавидящих вас… Согласны со мною?.. — юлил старик. — Я знаю, что говорю…
— Все я, да я!.. — зароптала вдруг братия. — А мы? Мы сами знаем, что нам делать!..
— Ась?
Светлоглазый высокий Гавриил, тряхнув русой завитой гривой, встал, шагнув к страннику, прогудел:
— Помутил ты нас, брат, вдоволь, а теперь — стоп!.. Наша правда теперь.
— Ты! Гляди у меня! — стукнул Серапион посохом.
— А я и гляжу… Битва не на живот, а на смерть!.. Какие там анархисты?.. Хулиганы это из городов!.. Не рабочие это! Бич!.. Может, мужики подоспеют… А Спасителевы слова о непротивлении, полагаю, к тому… чтобы не трусить перед злом, не закрывать глаз… не бояться зла… зло не заслуживает того, чтобы ему противились… А просто его надо уничтожать!.. Как и врагов любить Спаситель велел, понимаю так, достойных… не таких слизняков, что растлевают детей… Огонь снес Спаситель на землю… Не мир, но меч!.. — шагая по келье, гремел Гавриил. — Так ли я говорю?
— Ты, стало быть, зачинщик?.. — заерзал Серапион, подымая правую седую бровь и щуря мутный глаз. — Когда так, то скажи, прок-то какой?.. Из битвы-то польза какая, а?..
