Колдовские ворота - [17]

— В стране Фадзероаль всем хорошо, — говорили они. — А от хорошей жизни люди глупеют.

Ага!

Вас бы на денек в эту благословенную страну предков. Особенно в ту ее часть, которая называется Россией. Хлебнули бы хорошей жизни от души.

Барабин представил себе председателя сельсовета в российской глубинке, который широким жестом предлагает гостю на выбор семь своих гейш в собачьих ошейниках, и с ним чуть не сделалась истерика.

А староста деревни Таугас все ждал ответа на свой вопрос. То ли его снедало праздное любопытство, то ли у него был свой особый интерес — но только ему отчего-то очень важно было знать, какие из горных народов уже истреблены, а какие еще нет.

Однако его ожидал облом.

Барабин решил не говорить ему правду, дабы ненароком не уронить свой статус, завоеванный случайной речевой ошибкой. Но и сочинять он ничего не стал, а объявил просто:

— Об этом я бы хотел поговорить с королем.

— Многие хотят говорить с королем, — покачал головой староста. — Но не со всеми хочет говорить король.

Однако по здравом размышлении он выразил осторожную надежду, что с истребителем народов король побеседовать не откажется.

— Он ценит великих воинов, — сообщил староста торжественно. — Потому что он сам великий воин.

Естественно, Барабин стал расспрашивать, как лучше подступиться к его величеству. В голове вертелся сказочный оборот: «Не вели казнить, дай слово молвить!» — но Роман сильно сомневался, что он будет уместен в данном случае. И к тому же не знал, как правильно перевести его на здешний полуанглийский.

Но оказалось, что все еще серьезнее.

Только рыцарь, обладатель именного меча, имеет право первым заговорить с королем. Любой другой, кто попытается это сделать, будет убит на месте. Гейши из королевской стражи изрубят его в капусту и никто их за это не осудит.

«Час от часу не легче!» — воскликнул про себя Барабин. Гейши, которые рубят в капусту недругов короля и непочтительных простолюдинов — это было нечто выходящее из ряда вон. То есть абсолютно.

Барабин попытался представить себе эту картину, но воображение спасовало.

Все его старания своими силами определить, что же такое гейши по местным понятиям, давали сбой. Его сбивало с толку японское значение слова, которое не годилось совершенно, а также миллион долларов, уплаченный за дикую гейшу Веронику Десницкую.

Из всех женщин, к которым применимо название «гейша», ближе всех к означенной сумме подбиралась, кажется, греческая гетера Таис Афинская. По свидетельству писателя Ефремова за ночь с нею античные миллионеры соглашались платить талант серебра.

История ссоры короля Гедеона с принцем Родериком из-за любимой гейши королевского майордома тоже вписывалась в эти рамки.

По всему выходило, что гейшей в королевстве Баргаут называют дорогую любовницу богатого человека или же гаремную наложницу, которая такому человеку принадлежит.

Но тут в дело вмешались деревенские гейши в собачьих ошейниках.

Волоокую брюнетку даже звали по-собачьи. И вечером староста сказал Роману про нее:

— Если тебе понравилась Наида, то я не пошлю ее завтра в поле. Пусть будет с тобой.

Девушки в ошейниках, которые работают в поле, а гостей и хозяев ублажают в свободное от работы время, больше походили на простых невольниц, чем на дорогих любовниц, гаремных наложниц и уж тем более классических гейш.

Если перевести слово «гейша», как «рабыня», то все вроде бы становится на свои места. Но королевские стражницы опять путают карты.

Рабыни с мечами в руках — это почти то же самое, что японские гейши на уборке риса.

Рабы-воины в истории известны, а вот рабыни вызывают сомнение. Даже знаменитый писатель Джон Норман, который знает о рабынях все, подобных подвигов за ними не замечал.

А уж если рабынь называют гейшами, то это совершенно явно указывает на их основную функцию, которая определенно связана с любовью, а не войной.

А впрочем, чего только не бывает в нашем лучшем из миров. Особенно если этот мир и не лучший, и не наш.

— Мне понравилась Наида, — сказал Роман.

— Если хочешь, можешь ее купить, — предложил староста.

— Я и рад бы, да поиздержался в дороге, — покачал головой Барабин. — Купил у Робера о’Нифта дикую гейшу за 240 королевских фунтов, а он взял и перепродал ее человеку из Таодара. А меня колдовством выбросил из замка.

Тут староста посмотрел на Романа с каким-то совсем уже запредельным восхищением, хотя тот даже не упомянул, что фунты были золотые.

240 серебряных фунтов — тоже сумма немалая, и человек, способный с такой легкостью говорить о ее потере, достоин особого уважения.

Но говорить с ним более почтительно староста из-за этого не стал. Он перешел на панибратский тон еще во время дневной пирушки, явно набивался к Роману в друзья и не собирался ничего менять из-за того, что Барабин с легкостью может плюнуть на потерю 240 королевских фунтов.

И Барабин, кажется, догадывался, почему так. Просто он явился в деревню без именного меча и даже на словах не назвался рыцарем.

У него, правда, была такая мысль еще на холме, но тогда Роман не вспомнил, как будет по-английски «рыцарь». А теперь староста сам произнес это слово.

В его устах оно прозвучало, как «книфт», и вызвало невольную ассоциацию с блатным жаргоном. Типа, лучше в клифту лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на пере. Но впечатление было обманчивое.