Колдовские чары - [14]

У него, конечно, не было недостатка в партнершах, но весь вечер она все время ощущала на себе его взгляд; он постоянно искал ее среди гостей и неизменно находил. Но и ее глаза неутомимо искали его, но лишь для того, чтобы избежать встречи с ним. Как только он направлялся к ней, она тут же обращалась с вопросом к тетушке Астрид, желая узнать, как она себя чувствует, или подходила к одному из слуг, чтобы еще раз напомнить ему о необходимости снова наполнить пуншем серебряную чашу для джентльменов, что, естественно, было совершенно излишним.

В полночь серебряную чашу с пуншем поставили на сервант, а слуги накрыли стол для позднего ужина. На нем появились куски холодного мяса, черствый хлеб, фрукты, пирожные и пирожки. Музыканты все еще играли, но теперь не громко, с томлением, и никто уже не танцевал. Гости наполняли едой свои тарелки и отправлялись с ними на галерею, где под бумажными фонариками были расставлены маленькие столики.

Выйдя из буфетной, где она отдавала распоряжения поварихе о замене некоторых блюд в столовой, она из холла направилась в тыльную часть галереи, чтобы немного побыть одной и подышать свежим воздухом. Там не было столов, и она считала, что в этой части галереи никого нет, но вдруг почувствовала запах табака. Бросив взгляд вдоль череды изящных белых колонн, она заметила огонек от небольшой сигареты и сразу узнала по белому одеянию Филиппа, который стоял между двух колонн.

Бросив потухшую сигару через перила на клумбу, он подошел к ней.

— Вы, мадемуазель, меня избегаете.

— У меня, кроме вас, месье, есть и другие гости. — Она повернулась, чтобы войти в дом, но он быстро подошел к ней и, взяв за руку, повернул лицом к себе.

— Но ведь я ваш почетный гость, — сказал он с улыбкой, и при падающем из открытого французского окна свете она заметила в его глазах дразнящие искорки. — У вас, конечно, найдется лишняя минутка, чтобы объяснить мне, почему вы меня так невзлюбили, мадемуазель Анжела?

— Не считайте себя одиноким, месье. Мне не нравится большинство мужчин.

— В это трудно поверить. — Ласковые интонации, прозвучавшие в его голосе, встревожили ее. Она попыталась отдернуть руку, но он ее держал крепко и не отпускал. Теплота его руки передалась ей, и этот тепловой заряд вдруг пронзил ее всю, достигнув головы; щеки у нее заалели, а когда он снова отказался освободить ее пальцы, тепло стало распространяться, пульсируя чувственными волнами, уже в нижней части тела.

Она уже начинала испытывать панику, напрасно пытаясь бороться с восхитительными ощущениями, пробегающими по всему телу от обнаженной руки, которую он сжимал своей.

— Почему вы так напутаны? Вас тревожит мое прикосновение?

— Что вы за эгоист! — с презрением выпалила она. — Чего мне пугаться?

— На самом деле — чего? — Он притягивал ее все ближе к себе. Вы уже не бутончик, моя дорогая. Вы — женщина, прекрасная женщина, похожая на розу на длинном стебельке. Вы можете немало предложить мужчине.

— Я? Мне нечего предложить. — Она пожала плечами. — И мне ничего не нужно от мужчины.

— Вы — женщина, и у вас должны быть чисто женские потребности, — настаивал он на своем. — Я докажу это вам, Анжела.

— Я в вас не нуждаюсь, — сказала она, чувствуя, как ее охватывает отчаяние. — К тому же вы принадлежите Клотильде!

Он еще крепче сжал пальцами ее руку.

— Ни одна женщина не может претендовать на меня, Анжела. Ни Клотильда, ни любая другая.

Она была поражена, разгневана этими словами, вспомнив, какой счастливой сегодня казалась Клотильда.

— И ни один мужчина не может претендовать на меня! — резко парировала она.

На его лице появилось напряженное выражение, похожее на гнев. Но не успела она отшатнуться от него, как свободная рука Филиппа проскользнула за декольте ее платья и его пальцы сжали ее нежную, мягкую грудь, словно яблоко.

Она в ужасе отпрянула от такого наглого прикосновения, но вдруг оно разожгло внутри нее такую страсть, запылавшую с такой силой, что несколько мгновений она чувствовала себя абсолютно бессильной, чтобы освободиться от его страстной хватки. Не выпуская ее грудь из своих жестких пальцев, он другой рукой обнял ее за талию. Когда его губы коснулись ее губ, она почувствовала, что ею овладело другое существо, другая сущность, о присутствии которой она прежде не имела представления. Качнувшись, она прильнула к нему, весь окружающий мир закружился у нее перед глазами, груди ее горели огнем.

Поцелуй длился долго, и когда наконец ей удалось освободиться от его хватки, она в ужасе бросилась прочь в буфетную. Из-за своей стремительности она причинила боль своей груди, но гораздо сильнее той боли было возбуждение от охватившей ее страсти, все еще бушевавшей внутри.

Она хотела спрятаться от гостей, от того, что произошло, от самой себя, — эта сущность предала ее, эту новую, неизведанную до сих пор сущность она не могла воспринять.

Она не хотела Филиппа де ля Эглиза, убеждала она себя, не желая признать уже захвативший всю ее бунт крови. Она не может хотеть человека, которого она до такой степени ненавидела.

Кроме того, он принадлежал Клотильде. Он принадлежал Клотильде!