Кольцо удачи - [9]

9

Врач смазал спицу йодом и одним движением, словно саблю из ножен, вытащил ее из локтя. Лариса и ойкнуть не успела.

— Вся сила в йоде, — добродушно говорил врач. — рассматривая руку. — Моя шестилетняя дочка однажды гордо сообщила, что тоже написала диссертацию. Я не удивляюсь, прошу показать. Серафима тащит громадный лист бумаги, на котором вкривь и вкось нацарапано буквально следующее: «Ёд и яд очень большая разнастъ. потамушто ёд вылечивает, а яд доёд погибилъ». А? — Врач раскатисто захохотал. — Вот и я вас вылечиваю йодом. Не больно?

Он еще раз внимательно осмотрел руку с обеих сторон, прикоснулся к ранкам темнокоричневым тампоном и подмигнул:

— Вставать однако не спешите.

Едва закрылась дверь, как Лариса села и спустила ноги на пол. Подождала немного, привыкая к этому положению. Все шло хорошо, только сердце сильно колотилось. Придерживаясь руками за кровать, она осторожно поднялась и пошла к двери. В ту же минуту закружилась голова, пол ушел куда-то глубоко вниз, и она упала бы, если бы в палату не вошел Камилл.

— Ну ты, мать, даешь! — сказал он, подхватывая почти невесомое тело. Разве можно сразу? Надо заново учиться ходить.

— Почему?

— Ноги не работали, ослабли.

— Не хочу ходить. Хочу, чтобы ты меня носил.

Камилл показал глазами на загипсованную женщину.

— Не бойся, она ничего не слышит.

Камилл отнес Ларису на кровать и бережно прикрыл тонким одеялом.

— Господи, как я рада! Скоро выпишут домой… Надоело лежать, всю душу вымотало. Вкалывать хочу!

— Надо еще руку разрабатывать.

— Как это?

— Ну, сгибать, разгибать. Принимать хвойные ванны.

— Это все пустяки. Главное — я на ногах! Ты с отцом говорил?.. Не смотри в окно, отвечай!

— С отцом я говорил. Единственное место, где тебе разрешено работать, это алмазный участок.

— А как же облученный уголь?

— Кто тебе мешает экспериментировать с ним на участке? Фактическим руководителем темы будешь ты, а я лишь теоретик и помощник. Меня одно смущает: куда мы денем такую прорву алмазов? Рынок затоварен…

— Я нашла потребителя с неограниченными возможностями, — гордо сказала Лариса. — Через год-другой производительность участка придется удваивать и утраивать.

— Что за потребитель?

— Женщины!

— Чепуха! Как раз «ювелирка» хуже всего расходится.

— Не просто «ювелирка»! Помнишь, мы говорили про ожерелье Марии Антуанетты? Я буду делать такие сотнями!

— Лара, они будут все-таки слишком дорогими.

— Почему?

— Огранка бусинок, сверление отверстий, шлифовка, полировка. Огромные трудозатраты!

— Автоматические линии?

— Не помогут. Ты подумай: на одну нитку надо примерно сто бриллиантов по пять — десять карат каждый. Не всякая женщина может позволить себе королевское ожерелье.

— Жалко, — сказала Лариса. Она прошла по комнате всего три метра, но этого оказалось достаточно, чтобы щеки порозовели, а губы из бледно-голубых стали алыми. — Надо, чтобы бусы были дешевыми, чтобы всем были по карману.

И тут в голову Камилла пришла интересная мысль.

— Слушай, так их же и не надо гранить! Для бус надо отбирать не лучшие образцы, а кристаллы с включениями, мутниками. Те, что мы продаем по десять копеек за карат.

— Абразивный материал на ожерелье?

— Ну и что? Он тоже будет играть и сверкать.

— Без огранки?

— Галтовка! Правда, до сих пор алмазы никто не галтовал, но тем лучше. Ты будешь первой.

— Если бы еще знать, что такое галтовка…

— Берешь большой железный барабан, засыпаешь в него алмазы, заливаешь воду. Включаешь вращение. Кристаллы трутся друг о друга, как в речке, вершины и ребра окатываются. Вот и получается искусственная галька, готовые бусинки для ожерелья!

— Сколько же времени потребуется?

— Не больше месяца. И затраты копеечные — сырье, электроэнергия, накладные расходы. Если бусы понравятся женщинам, то институт получит большую прибыль. Плюс решится проблема затоваривания алмазами.

— Какой ты у меня умненький, — кокетливо сказала Лариса.

— Причем тут я? Идея твоя и вкалывать придется тебе. Организация дела, пробивание инстанций, реклама — сплошная нервотрепка.

— Все равно поцелуй!

10

В институте Таню Боровик считали девушкой импульсивной и непредсказуемой. Неделями она скреблась в уголке, готовя шихту и проводя затяжные эксперименты. Робко здоровалась с уборщицей и бледнела от страха, когда в комнату заходил директор института. Потом на нее что-то находило, и она геройски вела себя на пожаре или дерзко пререкалась на заседании технологической секции с председателем. В таком изломанном графике она прожила до двадцати шести лет.

Таня выросла недалеко от Киева в селе с крестьянским названием Мотовиловка… Родителей лишилась рано, воспитывалась у тетки с помощью хворостины и подзатыльников. Несмотря на обилие домашней работы — летом огород, скотина, куры и гуси, зимой дрова и печка, да вдобавок круглый год сопливые кузены — Таня окончила школу с золотой медалью. В институт, однако, не поступила. За математику получила тройку, пришлось сдавать остальные экзамены. А дальше было так: сочинение — «пять», физика-«два». И вернулась она из Киева к большой теткиной радости. Работала в школе лаборанткой, всю зиму решала задачки из «Кванта». Тем не менее и в следующем году провалилась на первом же экзамене.