Кольцо удачи - [12]

12

…И вот они лежат перед ним — два его произведения. Кольцо совсем легкое, тонкое. Оно напоминает алюминиевые колечки, на которых подвешивают тюлевые занавеси. Две-три щербинки на поверхности, по-видимому, повторяют шероховатости алмазного модуля. Цвет — не поймешь какой, возможно, серебристо-белый. Блеск явно металлический. Если повернуть очки на затылок и хорошенько прищуриться, то в кольце можно разглядеть свое собственное изображение. Оно растягивается от уха до уха или вытягивается от подбородка до лба — в зависимости от положения кольца. Изображение хохочет и подпрыгивает, у него явно хорошее настроение.

На безымянном пальце колечко болтается, на указательный не налезает. Самое его место — средний палец, здесь оно сидит необыкновенно уютно… Впрочем, все это мираж. На самом деле никакого кольца нет, потому что оно не имеет права на существование в данной термодинамической обстановке. Стоит моргнуть, как оно исчезнет, испарится… Нет, не исчезает… Значит, оно на самом деле существует — кольцо из металлического водорода.

Второе произведение называется просто — «Алмазное ожерелье». Это и есть рекламный листок. Впрочем, человек с поэтическим уклоном может воспринять его как стихотворение в прозе.

«Трудно рождаются алмазы: многотонные давления, тысячеградусные температуры, столкновения разнородных элементов… И еще десятки веков пройдут, пока солнце, воздух и вода раздробят застывшую магму, сбросят обломки в реку, которая тщательно отсортирует их; мягкое и легкое обратит в муть и размажет по земной коре, а тяжелые, твердые, искрящие самоцветы терпеливо отполирует и превратит в гальку. Просверленная галька станет бусинками, которые, взявшись за руки, создадут самоцветное ожерелье.

Тысячи лет земля отдавала алмазы и иссякла. На помощь пришли люди. Они придумали аппараты, в которых при многотонных давлениях и тысячеградусных температурах сталкиваются разнородные элементы. Искусственная магма застывает и превращается в самоцвет — тяжелый, твердый, сверкающий. Он намного красивее природного, прозрачнее и чище. И бусинки из него получаются намного быстрее, чем в реке. Месяц крутится тяжелый барабан, превращая угловатые кристаллы в матовую гальку. Еще через неделю — после тряски вместе с абразивными порошками и водой — получаются отполированные бусинки. Остается просверлить в них отверстия, и они, взявшись за руки, образуют алмазное ожерелье.

Вот они искрят перед вами, отливая всеми цветами радуги. Они прохладны и шелковисты на ощупь. Они могут перелиться из ладони в ладонь, как струйка родниковой воды. В знойный день они приятно холодят кожу, в мороз согревают…

Носите на радость!»

«Итак, мы имеем два новых произведения человеческого гения, — думал Камилл, — кольцо и листовку. Что лучше? Во-первых, для отца все дети хороши, а во-вторых, конечно, стихотворение! Оно могло быть написано единственным человеком, и не будь Камилла — не было бы и его. Металлический же водород является результатом научно-технического прогресса всего человечества. Не Камилл Усманов, так другой ученый в Киеве, Ереване, а то и вовсе в Америке, получили бы его завтра или через пять лет.»

Через два дня после того, как Камилл показал колечко отцу, и тот немедленно отобрал его и надел на палец, Таня Боровик отштамповала еще одно. При этом в алмазном модуле появилась трещина. Татьяна не сразу огорчилась, потому что ее занимала мысль: действительно ли металлический водород является сверхпроводником при комнатной температуре? Для проверки она зажала колечко в миниатюрные тиски и подвела к нему постоянный ток напряжением около ста вольт. А когда ослабила тиски, кольцо плавно взмыло в воздух, недолго попорхало по комнате и через открытую фрамугу улетело на улицу…

13

Таня Боровик маялась в приемной директора, разрываемая противоположно направленными векторами сил. Категорический приказ Камилла Маратовича принести кольцо гнал ее в кабинет, но страх перед директором вжимал в кресло с усилием примерно два «жэ». Блистательная Елизавета раскладывала по папкам какие-то бумаги и с неудовольствием поглядывала на заведующего музеем Степанова, который вел переговоры с Киевом. Суть дела, по-видимому, заключалась в том, что он должен отослать партию алмазов, но до сих пор не сделал этого. Разговор шел нудно, многословно, дело постепенно запутывалось, начались обоюдные обвинения и угрозы. Елизавета слушала, слушала и вдруг положила руку на рычаг аппарата.

— Что такое? — опешил Степанов.

— Одна телефонная минута стоит тридцать копеек, — резко сказала Елизавета. — И не из вашего кармана. Я устала оправдываться перед Гертрудой Дмитриевной.

Степанов даже задохнулся:

— Вы что себе позволяете?.. Вы понимаете, что я выполняю государственное дело? Речь идет о десятках тысяч рублей!

— По делу надо говорить коротко, а вы мямлите.

— Директор у себя? — угрожающе спросил Степанов.

— Войдете после Боровик — она пришла первой.

Чувствительная натура Тани не выносила грозовой атмосферы скандалов. Поэтому к импульсу, сообщенному ей Камиллом Маратовичем, добавился новый мощный вектор. Сложившись, они пересилили нагрузку в два «жэ», и Таня Боровик, с трудом оттянув тяжелую дверь, скользнула в прохладные апартаменты директора.