Кольцо светлой воды - [48]

Наблюдая за Миджем при бурном море, - а сильные ветры во время равноденствия в Камусфеарне вызывают значительное волнение на море, - я сначала очень опасался за него, а затем изумлялся и восхищался им, ибо его возможности казались чуть ли не чудодейственными. Во время первых штормов, помню, я пробовал удерживать его у скалистых заводей и в наиболее защищенных уголках, но как-то раз в погоне за невидимой добычей он оказался у внешнего берега очень высокого сухого рифа на самой кромке прибоя. При длинном отливе вода едва-едва скрывала его, а сзади у него была скала, где он сидел и хрупал какую-то рыбёшку. Затем, метрах в тридцати-сорока со стороны моря я заметил, как нарастает огромная волна, подымаясь всё выше и выше, достигая метров пяти в высоту и всё никак не рассыпалась. Я заорал Миджу, когда волна темной тучей нависла над ним, но он продолжал есть и не обратил на меня внимания. Он свернулся и оглянулся за миг до того, как она его накрыла, все эти тонны воды обрушились на него, поглотили его и обволокли собой всю скалу в грохочущем гвалте моря. Где-то там под ней я представил себе Миджа, раздавленного у подножья этой черной скалы. Но когда море откатилось с долгим шипящим гулом, я просто глазам своим не поверил: ничего не изменилось. Мидж по-прежнему лежал в мелкой мраморной воде и всё так же ел свою рыбу.

В волнах он просто веселился, стрелой бросался прямо в ревущую серую стену надвигающейся волны и проскакивал сквозь неё, как будто бы в ней нет ни веса, ни инерции. Он уплывал далеко в море волна за волной, пока чёрная точка его головы не скрывалась среди далёких белых грив, и не единожды я думал о том, что дикая тяга к поиску новых земель захватила его, и что он так и уплывёт на запад в Гебридское море, и я больше его не увижу.

С недели на неделю его отлучки становились всё дольше и дольше, и я немало поволновался, пока часами искал его, хотя до сих пор он ещё ни разу не уходил на всю ночь. Когда я ничего не обнаруживал у водопадов и во всех его любимых омутах в ручье и на скалистых уступах у моря, я начинал беспокоиться и стал заходить всё дальше, всё время окликая его по имени. Его ответный зов был очень похож на писк невзрачной пичужки, жившей на деревьях у воды, и сердце у меня по сто раз ёкало, прежде чем я мог убедиться в том, что это его голос, и тогда я так безгранично радовался, что безо всяких возражений позволял ему обсушить меня.

Первый раз, когда я обнаружил, что он попал в беду, это было в тёмном ущелье выше водопада. Водопад, в некотором смысле, разделяет пустыню и ниву, населённый мир от странного, прекрасного, но негостеприимного мира тёмного ущелья, по которому выше водопада течёт ручей. Летом, когда воды мало, можно осторожно пробираться вдоль ручья по скалистому уступу, а почти отвесные, но поросшие лесом стены поднимаются на тридцать с лишним метров с каждой стороны. Здесь всегда сумрачно, так как солнце никогда не попадает на русло потока, а летом свет здесь тусклый и рассеянный, просачивающийся сквозь кроны дубов и берёз, чьи ветви смыкаются высоко над головой. То тут, то там поперёк узкого ущелья лежит упавший ствол дерева, отполированный до блеска лапами диких кошек. Воздух здесь прохладен, влажен и терпок от запаха черемши и водных растений, таких как папоротники и мхи, которые растут в сырости и темноте. Местами русло ручья расширяется и образует глубокие озёрки, на скалистых берегах которых негде поставить ноги, а вид тёмной воды наводит на мысль о том, что они бездонны.

Как-то однажды Мораг спросила меня как бы невзначай, хотя я почувствовал за этим нечто большее, спокойно ли я себя чувствую в том месте. В этом вопросе уже содержалось молчаливое признание, и я ответил откровенно. Я никогда не чувствовал себя там уютно, у меня там возникают неприятные ощущения, которые напоминают мне пребывание на немеблированном верхнем этаже определённого дома, ощущение, при котором постоянно хочется оглянуться, как будто бы, несмотря на физическую невозможность, за мной кто-то следит. Я ловлю себя на том, что пытаюсь бесшумно переступать с камня на камень, как будто для моей же безопасности мне нужно оставаться незамеченным. Я постеснялся бы рассказывать об этом Мораг, но она сама навела меня на этот разговор и сказала, что это место наводило на неё безотчётный ужас с самого детства.

Для подтверждения духа моего признания ущелье, несомненно, должны были избегать как птицы, так и животные, но в действительности и тех и других там водится больше, чем можно было ожидать. В предательских, почти отвесных стенах ущелья есть норы лис, бобров и диких кошек, канюки и хохлатые вороны ежегодно гнездятся на ветвях, склоняющихся над тёмной водой, ниже живут оляпки и серые трясогузки (вопиющее противоречие с окраской этого канареечного цвета создания) и по какой-то непонятной причине необычное количество крапивника, который копошится и попискивает среди папоротника. Что бы там не вызывало неприятные ощущения у некоторых людей, это вовсе не относится к животному миру.

Глубокие омуты переливаются непрерывным потоком, образуя небольшие водопады, а сотни две метров дальше встречается настоящий водопад, низвергающийся с высоты метров пятнадцать без каких-либо промежуточных уступов на полпути. Это верхний предел "заколдованного места", хотя по физическим особенностям ущелье выше второго водопада немногим отличается от того, что расположено ниже. Затем, ещё метров сто выше по течению русло упирается в огромный перекат: метров тридцать пенящейся белой воды, стремительно падающей вниз.