Кольцо светлой воды - [47]

Когда появлялась скумбрия, я рыбачил по нескольку минут прохладными вечерами, так как Мидж, хоть и не поймал сам ни одной, пылал к ней ненасытной страстью, как это было до него с Джонни. И мне она тоже нравилась ещё по детским впечатлениям. Когда я был ещё ребёнком в Галлоуэе, мы ловили скумбрию, спуская с рыбацкой лодки один-единственный крючок с яркой металлической блесной или кусочком мяса с чешуёй с бока скумбрии (как хорошо я помню свой ужас, когда впервые увидел эту операцию, проделанную над живой рыбой: слёзы, утешения среди голубых волн, морской пены и хлопков холщового паруса). Мы ловили рыбу по одной и каждый раз обновляли наживку, и если вылавливали двадцать или тридцать рыб, то обсуждали это потом неделями. Кажется, только перед самой войной на Западном нагорье широко распространился обычай ловить рыбу на убийственный перемёт, а в Камусфеарне, где нет других путей сбывать избыток рыбы, кроме как выбрасывать, время рыбалки сокращается до нескольких минут. Перемёт состоит из трёхметрового шнура, на котором прикреплено до двадцати двух мушек, сделанных из выкрашенных перьев курицы с грузилом весом в два фунта. Лодка стоит на месте, где глубина от шести до двадцати саженей, и перемёт с леской отпускают до тех пор, пока грузило не ложится на дно. К этому времени, как это чаще всего бывает в заливе Камусфеарны, на крючках уже болтается полдюжины скумбрий. Если же этого не случилось, то надо просто подтянуть перемёт на пару саженей вверх и снова опустить его. Эту операцию надо повторять до тех пор, пока либо лодку не отнесёт течением на отмель, либо косяк рыбы не пройдёт под ней. Иногда скумбрия ходит в мелкой чистой воде, где видно на несколько саженей вниз вплоть до бледного песка, тёмных водорослей и шарахающихся косяков аквамариновой рыбы, которая бросается на яркие перья. Довольно часто сразу же клюёт на все до единой мушки, и тогда леска сразу же становится тяжёлой, как свинец, она вся дергается и бьётся, а в следующий миг вдруг становится лёгкой, как леска на плаву, когда скумбрия подымается вверх, вынося с собой и грузило. Управляться с таким перемётом- большое искусство, так как двадцать два больших крючка, беспорядочно болтающихся у борта небольшой лодки, цепляются не только за рыбу. Во времена охоты на акул на острове Соэй я не раз видел, как эти крючки глубоко впиваются в руки и ноги рыбаков. Вытащить их можно только одним способом, довольно болезненным при этом: крючок надо протолкнуть насквозь, а не тянуть за него, затем откусить заусенец кусачками и вынуть крючок обратно.

На мушки перемёта не всегда клюёт только скумбрия, попадаются всевозможные редкости вроде морского паука, который настолько вооружён шипами и колючками, что поймать его кому- либо кроме как человеку, представляется почти невозможным.

И всё же мне приходилось наблюдать с таким ощущением, какое бывает при виде змеи, заглатывающей быка целиком, как баклан проглотил большого морского петуха с хвоста, так сказать, против шерсти. Этот чрезвычайный и несомненно весьма болезненный подвиг занял у баклана несколько более получаса гротескных конвульсий, и когда фокус, наконец, закончился, птица совершенно изменила свою форму. Из изящного, элегантного существа с шеей похожей на ручку эбеновой трости, она превратилась в аморфную кучу без всякой шеи. Зоб у неё настолько растянулся, что голова откинулась далеко на спину, она была неспособна подняться или даже плыть без риска стать посмешищем.

Мидж и сам ловил по нескольку рыб во время своих повседневных вылазок, и с каждой неделей по мере того, как у него возрастало мастерство и скорость, их величина и разнообразие увеличивались. В ручье он научился прощупывать угрей под камнями, вытянув вперёд одну лапу и отвернув в сторону голову, и я, в свою очередь, научился переворачивать для него камни побольше, а спустя некоторое время он стал останавливаться перед таким булыжником, который ему был не по силам и начинал скулить, чтобы я подошёл и перевернул его. Нередко бывало так, что когда я проделывал это, из-под него выскакивал угорь и устремлялся вглубь, а он как коричневая торпеда выстреливал вслед за ним в толще воды. У кромки прибоя он изыскивал глубоко замаскировавшуюся камбалу, пока она не вылетала оттуда, поднимая облако песчинок, подобное дымку от поезда-экспресса, а ещё дальше в заливе ему удавалось иногда добыть морскую форель. Он её никогда не выносил на берег, а пожирал, перебирая лапами в воде, а я в это время задумчиво вспоминал китайцев, которые по слухам дрессируют выдр, чтобы охотиться на неё. Я полагал, что Мидж, при всём его дружелюбии, никогда не предложит мне рыбу. В этом я ошибся, но когда он всё-таки сделал это, то была не морская форель, а камбала.

Однажды он появился из моря на уступе, где я стоял и шлёпнул оземь передо мной камбалу длиной почти в полметра. Я посчитал, что он принёс её для того, чтобы я похвалил его, так как он частенько приносил мне отборные куски, чтобы похвастаться, перед тем как поглотить их. Так что я похвалил его и пошёл дальше.

Он снова заспешил за мной и снова плюхнул её у моих ног. И даже тогда я не понял, полагая, что он хочет разделить со мной трапезу, но он просто сидел, глядя вверх на меня и что-то бормотал. Я не стал торопиться принимать приглашение, так как уже говорил, что самое агрессивное действие в отношении дикого животного- это лишить его добыи, но после почти минутного сомнения, когда Мидж снова повторил приглашение, я медленно и осторожно протянул руку к рыбе, зная, что Мидж предупредит меня голосом, если я неправильно его пойму. Он наблюдал за мной с очевидным одобрением, когда я взял её и стал имитировать акт еды, затем прыгнул со скалы в море и поспешил прочь на глубине сажени чистой воды.