Кольцо светлой воды - [43]

" Молодняк животных как правило очень красив, а молодые выдры не так миловидны как старые. Голова у них неправильной формы, уши расположены низко, глаза небольшие и прикрыты веками, вид у них мрачный, движения неуклюжи, тело приземистое и кривое, в голосе, который они то и дело подают, слышен какой-то металлический призвук, все это свидетельствует, пожалуй, о том, что это глупое животное. Выдра, однако, с возрастом обретает усердие, которого, по крайней мере хватает на то, чтобы успешно воевать с рыбами, по своим чувствам и инстинктам стоящими значительно ниже остальных животных. И всё же далеко ей при этом до бобра... Я только знаю, что выдры не роют себе нор,... что они часто меняют место жительства, расстаются с молодняком месяца через полтора-два, что те, которых я пробовал приручить, пытались укусить меня, а через несколько дней они становились помягче, может потому, что были слабыми или больными, что они не очень-то приспосабливаются жить в домашних условиях, и все те, которых я пробовал вырастить, умирали молодыми, что у выдры, как правило, злой и жестокий характер... Из её укромных мест несёт зловонием от остатков тухлой рыбы, да и само тело у неё дурно пахнет. Мясо у нее сильно отдаёт рыбой и очень невкусное.

Папистская церковь разрешает есть его в постные дни. На кухне картезианского монастыря под Дижоном г-н Пеннант видел, как выдру готовили на обед монахам строгого ордена, которым, по их правилам, запрещается всю жизнь питаться мясом."

Такое описание навело бы, пожалуй, на меня тоску, если бы у меня не было сколько угодно свидетельств из первых рук, опровергающих его. Но если Бюффон так уничижительно описывал выдр, то великий американский естествовед Эрнест Томпсон-Сетон несомненно им очень симпатизировал. В самом начале этого века он говорил: " Изо всех зверей, чью жизнь я пробовал описать, есть один, который выделяется как рыцарь Баяр в своём кругу: без страха и упрёка. Это выдра, весёлая, живая и мягкая в обращении с соседями по водоёму, игривая и довольная жизнью, мужественная в беде, идеальная в своём доме, стойкая перед лицом смерти - самая благородная душа из всех четвероногих обитателей леса."

В его трудах я узнал знакомое мне животное, "самое прекрасное и обаятельное из всех элегантных зверюшек. Кажется, её веселью, живости, шалостям, добродушию нет предела, а её позы вечно новы и удивительны. У меня никогда в доме не было выдры, и всё же всякий раз, когда видел их, я нахально нарушал десятую заповедь."

Отмечая, что по своим структурным признакам "выдра просто-напросто большая водяная ласка", он добавляет, описывая их привычку кататься: "Вот чудное доказательство развития их ума, когда мы видим, что взрослое животное выделяет часть своего времени и энергии ради удовольствия, и в частности для социального развлечения. Большое количество благороднейших животных отвлекается таким образом от тусклой обыденности жизни и предаётся развлечениям, расходуя на это время и возможности таким образом, который находит своё высшее выражение у человека."

Ещё один автор, фамилию которого мне разыскать не удалось, заметил с каким-то странным очарованием при выборе слов: "Выдра- это несомненно гигантский земноводный горностай в летнем меху, характер которого смягчён возвышающим и облагораживающим влиянием рыбацкой жизни."

Мы прибыли в Камусфеарну в начале июня, вскоре после начала продолжительного периода прямо-таки средиземноморской погоды. В моём дневнике указано, что лето начинается 22 июня, а на странице от 24-го июня на полях есть пометочка о том, что это- макушка лета, как бы опровергающая логический вывод о том, что лето в течение года длится всего четыре дня. А то лето в Камусфеарне продолжалось как бы при остановившемся времени, при ярком солнечном свете, спокойствии и пятнах тени от облаков на склонах холмов.

Когда я думаю о раннем лете в Камусфеарне, то в памяти постоянно возникает сквозь множество калейдоскопических образов видение диких роз на фоне ясного синего моря, и, когда я вспоминаю это лето наедине со своим странным тёзкой, который доехал досюда, эти розы становятся для меня полным воплощением мира и спокойствия. Это- не бледные, худосочные цветы с юга, а цвет их- глубоко насыщенный алый, чуть ли не красный, - это единственный цветок такой окраски, единственный цветок, который обычно видишь на фоне океана, свободный от налёта летней зелени. Жёлтые ирисы, цветущие плотными рядами у ручья и на побережье, дикие орхидеи ярко выделяющиеся среди вереска и горных трав, - в них нет необходимого контраста, так как перевести взор с них на море можно только пробежав взглядом, так сказать, промежуточный слой различных оттенков зелени, среди которой они растут. Именно в июне и в октябре наблюдается буйство красок в Камусфеарне, но в июне, чтобы избежать утомительных видов различных оттенков зелени, можно обратиться лицом к морю. Там, при отливе богатые цвета охры, марены и оранжевого различных слоёв водорослей виднеются на фоне ярких, брызжущих оттенков белого на усыпанных ракушками скалах и на песке, за ними ускользающие, переменчивые оттенки голубого и пурпурного цвета колышащейся воды, а где-то на переднем плане - буйные северные розы.