Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями - [14]

На пороге душевой каждому выбрасывали шапку с меховыми ушами, теплые рукавицы, телогрейку, ватные штаны и портянки. В соседнем прилавке получали валенки и новенькие черные или белые полушубки армейского типа. Удивительная щедрость, за которую хотелось благодарить. Такая экипировка, кроме того, напоминала, что они на Севере, что вон там, за мелкими сопками, покрытыми лесом, уже белеют снежные вершины, что близко, совсем близко зима.

Нагруженные теплыми, добротными вещами, распаренные и словно заново родившиеся, заключенные шли в бараки второй зоны, еще полупустые, гулкие, занимали нары, стараясь оказаться ближе к печам. И блаженно ложились отдыхать. Все здесь после ужасного и долгого переезда казалось раем, все хвалили Берзина, который не очень обманывал, когда писал о Колыме в распрекрасных тонах. Выспавшись, с дрожью вспоминали долгую дорогу сюда. Вместо обеда всем прибывшим выдали по восемьсот граммов хлеба, по половинке соленой кеты и по горстке сахару. Кипяток в ведрах стоял у горевших печей.

Никто не командовал, не орал, казалось, что здесь и не лагерь вовсе, а сборный пункт рабочих, прибывших на серьезный золотой промысел.

Виктор Павлович Черемных, человек высокий и представитель-" ный, в новой одёже, вместе с Иваном Алексеевичем Супруновым ушли на разведку. Сергей, отец Борис и Николай Иванович Верховский остались сторожить сушившуюся на проволоке личную одежду. Уркачей в бараке было немного и они как-то притихли, растворились в массе людей, где преобладали интеллигенты, молчаливые сторожкие крестьяне и бывшие военные. Особняком расположились группы узбеков, туркмен и таджиков. Им оставили личную одежду — стеганые халаты и мохнатые папахи.

Как только солнце зашло за сопку, сразу и резко похолодало. С дальних гор прилетел ветер. Лужицы воды через час уже покрылись корочкой льда. Чистое небо выглядело зеленоватым и каким-то отчужденным, опасным. Колыма показывала свой норов. Даже не сама еще Колыма, а ее входные ворота.

Возвратились Черемных и Супрунов. Они обошли всю громадную зону, послушали бывалых людей, на лицах их просматривалась некая растерянность.

Все пятеро уселись на нижних нарах, сдвинулись головами.

— Ну, что там? — спросил Николай Иванович. — Златые горы?

— Там остро не хватает транспорта, вот такая проза. У Даль-строя мало машин, чтобы развозить тысячи заключенных. Завтра ждут второй теплоход, «Джурму», такой же, как наш незабвенный «Кулу». Лагерь переполнен, в комендатуре суматоха. Но уже отправляют в крытых машинах. Когда дойдет наша очередь — сказать трудно. Будем отсыпаться. Торопиться на прииски нет резона. Там, сказывают, не мед. Вот такие дела.

— Добыча золота никогда не была делом легким, — заметил Супрунов. — И всегда этот металл находили в местах малодоступных и ненаселенных. Колыма — одно из таких мест. Говорят, что трассу довели уже до Ягодного, поселка километров четыреста отсюда. Есть дороги и в сторону от главного шоссе. Зимой машины часто ходят по целику, если не глубокий снег, и даже по замерзшим рекам. Что-то не тянет меня в эту глубинку. А куда отправят — секрет за семью замками. Приисков уже десятка три. И всяких иных лагпунктов, лесозаготовительных, строек, даже совхозов. Один из совхозов — вот тут, поблизости. О питании старожилы по-разному говорят — где хорошо, где на малой пайке.

— Берзин все еще здесь? Не узнавал? — спросил Николай Иванович.

— Говорят, здесь, но неуверенно говорят. Будто бы из Москвы прибыл новый заместитель. То ли вместо, то ли помогать Берзину. Вообще, суматоха — так сказал мне один мужик, что истопником при каком-то учреждении работает. Суматоха, говорит. А почему суматоха, какие перемены — не знает или говорить боится.

НА СЕВЕР, НА СЕВЕР…

Теперь на «берзинских» заключенных, одетых в полушубки и валенки, посматривали как на аристократов. И не только посматривали, но и следили за ними с великой тщательностью, постоянно ожидая оплошки, чтобы воспользоваться ею и «увести» из-под носа хорошую одёжу.

Ночами кто-нибудь из пятерых не спал. А чтобы ненароком не уснуть, к бодрствующему присоединялся еще один — в разговорах и долгая ночь не казалась очень утомительной. И оплошности не произойдет.

Прошли те времена, когда по зоне заключенные ходили свободно и даже пользовались возможностью выходить в город. Из разных мест Колымы приходили сведения, что последние так называемые поселения, где жили относительно вольно, превращены в зоны со строгой охраной, что работать стало трудней, а еда хуже. Павлов и Гаранин «наводили порядок».

— Здесь все пришло в соответствие с духом времени, — тихо говорил в кругу своих Николай Иванович. — Нас уже перестали числить людьми. Мы стали рабами. Нас не хотят просто расстреливать или держать в тюрьме, по нынешним временам это кажется неким милосердием — тюрьма, койка, трехразовое питание. Нет. Удел другой: не просто расстрелять или замучить в тюрьме, а заставить работать до тех пор, пока человек не упадет в бессилии. Казнь трудом и морозом.

— Тихо, тихо, Николай Иванович! — Черемных обнимал его за плечи. — В ваших суждениях есть несоответствие. Для Дальстроя нужна рабочая сила. И золото. Кто бы ни был руководителем этого филиала НКВД, он обязан поддерживать заключенных в рабочей форме. Мы ведь еще должны оправдать расходы по содержанию тюрем, охраны и следователей. Так что обстоятельства вынуждают местных руководителей создавать для колымчан условия жизни. — И, задумавшись на минуту, добавил: — Интересно, есть ли в Магадане обком партии, советская власть, или все это сосредоточено в самом Дальстрое?