Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями - [16]

Ночью из соседнего барака, где жили в основном ленинградцы, увезли всех до одного, это были люди, прошедшие за два года все тюрьмы и лагеря в разных концах страны, измученные и мало приспособленные к работе на приисках.

Спать в бараке ложились встревоженные. По проходу то и дело проходили наряды вохровцев с расстегнутыми кобурами наганов: видно, для быстроты действия кобура у каждого была не на боку, а почти на животе. Подъем по свистку проходил на час раньше, в пять утра. В шесть в их бараке уже выкрикнули сто пятьдесят фамилий и увели с вещами. Свободные нары сразу же опрыснули карболкой, ее удушающий запах надолго повис в бараке. Оставшимся разрешали выходить группами по двадцать пять человек до уборной и обратно. Такой же порядок сохранялся и во время завтрака.

А к середине дня зону стала заполнять новая толпа с теплохода. Тысячи заключенных, шатающихся от долгого и голодного путешествия, пропускали через душевую, одевали в ватное и заталкивали в бараки.

На улице заметно похолодало. После нескольких дней оттепели, когда ветер дул с моря, установилась подозрительная тишь и открылось небо. Сверху на землю свалился мороз, крепкий и еще влажный. Чувствовалось, что зима берет погоду в свои руки.

Прошло три, потом пять дней. Ежедневно всех выгоняли к вахте, с возвышения выкрикивали фамилии, названные отходили в сторону и садились. Кто не отзывался, тех искали и после били на виду у всего лагеря. От железных ворот через короткие промежутки времени отходили полные (по тридцать человек) машины.

— Мужики, — командирским тоном сказал Черемных, — при первом намеке на этап — не потеряться в многолюдстве. В списках мы должны быть рядом. Но все может случиться. Домашние адреса у всех запрятаны? Через родных будем искать друг друга, как договорились.

— Если Господь сподобит, не потеряемся, — отозвался отец Борис.

У него успела отрасти борода, усы. Голубые глаза с нескрываемой болью осматривали лица друзей. Хотел запомнить навсегда.

Начали разгружать их шестой барак. Супрунов, что-то подсчитав, сказал:

— Сегодня до нас не дойдет. С того конца начали.

Сергей на нарах спал крайним слева. Дальше места занимала группа туркменов, их привезли позже. Русский язык среди них знали лишь двое. В своих лохматых папахах и в черных стеганых халатах с бушлатами поверх, они громко разговаривали по-своему, суетились, переодевались, а потом вдруг обратились все на восток и стали на колени. Молились, проводя ладонями по лицу и груди. Молитву им закончить не дали. Нарядчик подошел ближе, сказал «ваш черед» и стал выкликать, а знающий русский язык — повторять фамилию. Названный отходил за спину нарядчика и садился.

Друзья Сергея прощались друг с другом и с ним. Сейчас и их тоже… Но вызовы вдруг прекратились. Часть туркменов уже шла к выходу. Им кричали оставшиеся, размахивали руками, пытались идти за единородцами, вохровцы грубо остановили. Загалдели протестуя, так не хотелось расставаться с земляками. Охранники бесцеремонно вытолкали названных наружу, одному в кровь разбили лицо.

До вечера Сергей и его спутники, как и оставшиеся туркмены, не вышли за зону и вернулись в барак. До утра, это понимали все.

Когда перед сном четверо из друзей пошли в уборную, на дворе, на черном и чистом небе светились какие-то особенно мохнатые, большие звезды. Луна выкатывалась из-за сопки — светло-зеленая, равнодушная к горестям земным. Подувал настырный северный ветерок, мороз пощипывал лицо и руки.

В темноте огнями светился только многоэтажный дом Даль-строя. И подведомственный ему Севвостлаг. Судьба (жизнь или смерть заключенных) на обширном северо-востоке страны зависела сейчас и в предвидимом будущем только от этих сидевших в кабинетах людей, старательно исполнявших приказы своих начальников Павлова и Гаранина.

Утром, когда в бараке раздался свисток и заключенные, как овцы, опережая друг друга, бросились в уборную, чтобы потом успеть наскоро умыться, на улице было еще совсем темно. Луна, сделав обход неба, скрылась за высокой сопкой Марчекана. На земле лежал толстый слой изморози, казалось, что из глубин земных вымораживается последнее жизненное тепло. Дул сердитый северный ветер, он обжигал лица и руки. Ранняя зима…

Наскоро справившись с утренним обрядом, простояв долгие полчаса в очереди к раздаче и жадно выпив через край миски перловой баланды, приберегая пайку хлеба на день, заключенные скорым шагом возвращались в бараки. А через полчаса туда уже ввалились нарядчик с вохровцами, чтобы продолжить прерванный вечером вызов на этап.

Туркмены тревожно и громко переговаривались. Они толпились около нарядчика и, услышав свою фамилию, чуть не бегом бежали к выходу, похоже, надеясь, что еще смогут увидеть, догнать своих, увезенных вчера.

Отец Борис не таясь перекрестил Сергея. Все пятеро перецеловались друг с другом. У Николая Ивановича на глазах блестели слезы. Еще раз договорились при всякой возможности писать. Нарядчик как раз выкрикнул имя последнего туркмена и сложил было списки, но охранник, считавший людей, сказал ему:

— Двадцать девять…

— Как так? Тридцать!

— Вчера одного лишнего прихватили.