Кольцо Либмана - [14]

Боже Правый, раз так, пропущу хотя бы стаканчик пива, сказал я наконец сам себе, сдвинул на лоб солнечные очки и спустился по ступенькам в кафе «Чайка».

Наконец-то, впервые за долгое время, судьба оказалась ко мне благосклонна. За стойкой бара сидел мужчина с синим, как губка, лицом; по его беспокойно бегающим глазам пьяницы было заметно, что первым начать разговор он стесняется. Оказалось, что это немец, журналист, редакция его газеты находится в Москве. Он сообщил мне также ее название — что-то такое «Баварское», — но что, я уже позабыл. (Кроме нашей местной газетенки и вестника общества охраны памятников природы, — все его номера я бережно храню на чердаке — мы с женой никогда ни на что не подписывались. «Держись подальше от статистики» — это мое правило). Он только что примчался в город на ночном экспрессе, в связи с кризисом. Я сообщил ему, что я голландец, но что моя бабушка со стороны отца родом из Кельна. Случайно сам он оказался родом из Ахена, города, расположенного по соседству с Кельном.

— Хотите холодного пивка? — спросил он.

Несколько минут спустя я начал осторожно выведывать у него, что ему известно про кризис. «Что именно, по его мнению, может произойти седьмого октября? Революция?» Я рассказал, что уже несколько дней безуспешно пытаюсь раздобыть рубли, но их нет даже в банке отеля «Европа», выходит, здесь и вправду что-то затевается.

— Чушь, — одержимо заспорил корреспондент, и веки его задрожали, как крылышки колибри. — Чушь все это, а не кризис.

Его дальнейший рассказ, в преддверьи моего визита к консулу, я постарался как можно лучше намотать себе на ус. Он начал с истории царей; вместе с придворной кликой они веками грабили эту страну. «Вы только оглянитесь по сторонам! Взять, к примеру, этот город, эту драгоценную шкатулку с французским и итальянским орнаментом и с завитками в духе югенд-стиль, ведь он был построен на миллионах политых кровью костей! (А теперь, вдруг пришло в голову мне, сами цари в виде собственных костей выставлены в саркофагах на обозрение публики). Кнут, пуля, веревка, Сибирь. И за этим часто снова кнут, пуля, веревка и Сибирь. Долгие годы гражданской войны, красного террора, жестокие походы его соотечественников-немцев. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?» Я быстро заказал еще две кружки бочкового пива и две рюмочки водки. Наконец-то завязался интересный разговор!

— Не страна, а сплошное несчастье, — восклицал немец, — какая-то затурканная падчерица Господня.

Сделав такой вывод, он тихонько вздохнул, и его пьяные глаза снова стали зыркать по всем углам.

— Вот уже пять лет, — продолжал он, — как я колешу с севера на восток, от Мурманска до Владивостока, и с юга на запад, от Ростова до Санкт-Петербурга. И везде одно и то же: незасеянные поля и деревянные избы; города — бетонные монстры, в которых только и делают, что пьют, сквернословят и ничего не производят. Вообще ничего. Мне часто от этого дурно становится. Но наверно, это вопрос симметрии, — задумчиво промолвил немец. — В конечном счете все — лишь вопрос симметрии.

Эта мысль до меня не сразу дошла, но когда я на досуге над этим поразмыслил, я решил, что в этом заключена немалая доля истины. Одна часть планеты живет себе в свое удовольствие, как избалованная девчонка-подросток, которая желает каждый вечер кутить.

— Известно ли вам, сколько автомобилей было у моего бывшего соседа в Бонне? Три! Это у мойщика-то стекол, находившегося в процессе развода с женой-парикмахершей. А что, с другой стороны, если внимательно присмотреться, мы увидим здесь? Нет, в нынешнем кризисе нет ничего особенного. Просто в данный момент — дефицит бумажных денег, только и всего, это периодически случается, точь-в-точь как выскакивающая на губах лихорадка.

Он начал приводить разные серьезные доводы в пользу неизбежности подготовки к новой войне. «Во-первых…» Из дальнейшего я уже не мог вычленить ни слова… Я все слышал, но смысл до меня не доходил. Одержимый поток его немецкой речи шумел у меня в голове, словно я стоял в гигантской душевой кабине… И тут, oh mein Lieber… Что же это?… По противоположной стороне улицы шагала она. Да, это была она, чертова Соня! Наступил тот самый миг, которого я все время так ждал, блуждая по городу и запивая водкой отчаяние, грызущее мои нервы. Напоследок я услышал фразу: «… а что касается этих царей…», и уже в следующий миг соскочил со своего места, помахал охраннику, что, дескать, мигом вернусь и расплачусь — тот вытянулся как солдат по стойке «смирно» — и по лесенке взбежал вверх, на улицу.

Шумные люди и машины — что за скопище народу и движение повсюду! «Извините меня, пожалуйста, уважаемый господин! Держите Вашу шляпу!» Нет сомнений, это она… Тот самый профиль, недовольное выражение лица, ее, моей Эвы… Тот же рот, как у карпа, вечно обиженная складка… Но это и вправду нелегко, други мои, видеть, как трупы вашего отца, матери и маленькой сестренки отвозят на строительной тележке в сторону грязной ямы, а рядом рота солдат с глумливыми рожами поджидает с мешками негашеной извести…

В красных сапогах, цокая каблуками, она вышагивала вперед, эта самая воровка, шлюха, проститутка… Я закричал: «Держите вора!» Десятки глаз уставились на меня с недоумением, но к этому я уже привык. «Держи эту тетку, хватай ее! У нее мое кольцо!» Я взлетел на кованый мостик, упал, поскользнувшись на ковре из мокрых листьев, снова поднялся. «Тэк-с!» До чего же важно, выставив задницу, вышагивала она! И в этом она была точно такой, как Эва: та же вызывающая походка. Догнав ее, я дернул эту шельму за плечи, развернув к себе, и в следующий миг увидел испуганное лицо русской с носом огурцом и серыми зубами во рту. «Я не панедельник!» — воскликнул я. Черт, я обознался!