Кольцо князя-оборотня - [5]

Ничего не осталось. Ничего, кроме денег.

– Что вы хотите? Точнее, сколько? – Егор уже понял – сопротивляться бесполезно, более того, он боялся, что этот голос, этот тип вдруг исчезнет, например, решит, что взять с Егора нечего, или обидится, и тогда… Тогда отыскать Юльку будет невозможно.

– Давайте встретимся, – предложил доброжелатель. – Но предупреждаю, никаких шуток, ни милиции, ни охраны, ни вольных стрелков. Единственное, чего вы добьетесь таким образом – получите мою голову, а вот дочь потеряете навсегда. Я понятно объясняю?

– Да.

– Тогда завтра в два часа…

– Где?

– В два часа я перезвоню.

Он отключился. Этот подонок, урод, шантажист отключился! Он сказал «перезвоню» и бросил Егора наедине с его болью.

Ведьма Июль

– Нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога[1]! – Голос Андрея взметнулся к дырявой крыше, испуганные голуби наполнили воздух хлопаньем крыльев. Белое перышко опустилось прямо на мою ладонь, будто подарок Оттуда.

Сегодня прохладно, почти по-осеннему, хотя на дворе июль, я, оказывается, пропустила половину лета. Голуби под крышей успокоились, заворковали, точно желая примирить нас со старым храмом.

Андрей появился на следующий день после той встречи, я не хотела впускать его, но Андрей терзал звонок до тех пор, пока я не открыла.

– Не оставлю вас сиротами; приду к вам[2], – вот что он сказал тогда, и я поверила. Посланцу Бога нельзя не верить.

Внешне Андрей был обычным человеком – полноватый, рыхловатый, лысеющий мужчина, но разве внешность имеет значение в мире, наполненном лживой красотой?

– Почему ты возишься со мной? – Этот вопрос мучил меня с самого начала, а Андрей упорно отказывался отвечать на него, прячась за решеткой из библейских цитат, но сегодня он улыбнулся и произнес:

– Я забочусь прежде всего о себе.

– Это как?

– Добро эгоистично, – заметил он, – любой человек, творящий добро, прежде всего ждет выгоды для себя.

– И какая у тебя выгода?

– Ну… Допустим, если я помогу тебе, Господь поможет мне. Не сейчас… Потом, после смерти…

Серая равнина навевала мысли о вечности, смерти и пекле, в которое попадают души грешников, чтобы вечно скитаться, не находя на мертвой земле ни приюта, ни покоя. Болота… Знаменитые Урганские топи… Бескрайние, поросшие седой осокой, мхом да больным невысоким камышом. Холодно, дождливо и мерзко, как и положено в ноябре. Зелень либо иссохла, либо сгнила, чахлые деревца дрожат, цепляясь корнями за раскисшую землю, а блеклое небо нехотя смотрится в редкие лужицы грязной воды. Нет, пейзаж определенно пришелся Федору не по вкусу. Он даже подумывал насчет пути обратно. Казалось бы, чего проще – развернул коня, приказал нанятому в проводники мужичонке доставить барина в город, и уже к вечеру на станции окажешься. А там или верхом, или бричку взять можно… Разум настаивал на возвращении в столицу, где все знакомо и понятно, где жизнь и люди, салоны и балы, пари и игра в карты… Мысль о картах окончательно испортила настроение молодому графу. Это ж надо было так проиграться! Николаше Харынину никак сам черт ворожил, и Федор, сколько ни силился переманить упорное везение давнего друга и давнего соперника к себе, только боле в долги влезал. Ему б остановиться, одуматься, но игра, азарт, шампанское и ревность перекрыли пути к отступлению. Мысль о том, что завтра Николаша не упустит случая похвастать выигрышем перед очаровательной Елизаветой Петровной, будоражила воображение.

– Долго еще? – Злость и обида вспыхнули с новой силой. В результате той проклятой игры Николаша остался в Петербурге, а ему, Федору, придется влачить жалкое существование на болотах. Несправедлив мир!

– Не, ваш сиясьва, – залопотал мужик, стягивая шапку с головы, – недалече ужо.

Абориген, чего с него взять. «Ваш сиясьва» – это, надо думать, «ваше сиятельство». Федор брезгливо поморщился, проводник казался ему живым воплощением болота – такой же серый, неухоженный, дремучий и счастливый в своей дремучести. А еще воняет, точно год не мылся. И Федору, последнему представителю древнего и славного рода Луковских, предстоит доживать свой век в окружении подобных существ?! А все Николаша с его картами да глупыми шуточками, что Амур удачливых любит, а Федор, выходит, неудачлив.

Ох и жалел же он потом о бесшабашной своей веселости, когда кредиторы объявились и пришлось выбирать между смертью и полным разорением. Тогда Федор всерьез о смерти подумывал, даже пистолет отцовский к виску приставлял, но убоялся. Жить захотелось немилосердно, вот и пришлось продать все, что на продажу годилось, одно это поместье, матушкиной теткой завещанное, осталось, да и то потому, что деньги за него совсем уж смешные предлагали.

Пригодилось старухино наследство. Чтобы в столице жить, деньги надобны, а если ты беден, то никому, невзирая на былые заслуги, не нужен. Федор первое время удивлялся, отчего ж все про него забыли, а как получил письмо от любезной Елизаветы Петровны, враз все на свои места встало.

Ох, Лизонька, ангел белокурый, Юнона, благородная Диана-охотница, ожившая мечта, которой Федор посвящал стихи, и даже о женитьбе подумывал… В письме своем в выражениях изысканно-вежливых, подобающих воспитанной девице, Елизавета Петровна просила боле не докучать ей вниманием.