Кольцевая дорога - [32]

Яблоневые сады были теперь и у большинства сельчан. Урожая на все лето и осень хватало деревне вдосталь. А вот позже яблоки исчезали: никто не умел хранить их зимой, из-за чего к ним и возникало вскоре откровенное пренебрежение.

Кое с кем я пытался заговорить, когда доводилось наведаться домой, о приемном пункте, о том, что давно надо бы открыть его где-то поблизости. Уклончиво, но и достаточно убежденно, отвечали одно и то же:

— Наши яблоки хранить нельзя. С юга понавезут лучших…

— Вам? Сюда? — удивлялся и переспрашивал я, зная, какие дороги по осени и зимой в здешних краях.

— В город доставят, а мы оттуда, когда понадобится…

Одному отцу удавалось сберегать урожай до середины марта — на разостланной по веранде соломе, либо на чердаке дома, где он укрывал крупную отобранную антоновку поношенной старой одеждой из овчин, либо укладывал рядами в просторный фанерный ящик со стружками.

Благодаря ему в доме водились яблоки до весны. Лучшую антоновку он берег для детей и внуков, ожидая, что не сегодня-завтра они приедут в гости. Однако же редко кто выбирался зимой к родителям.

Летом — другое. Летом стремились в деревню многие. Сам я норовил вырваться в конце августа или в первые дни бабьего лета, не терпелось попасть в любимый сад под звездным, ярко разожженным к осени небом.

Спал я на веранде, зная, что там насыпаны к этому времени горки яблок. Лучшего места, чем сеновал и веранда с яблоками, я и сейчас не знаю. Лунными ночами, долго не засыпая, вдыхал я яблочный аромат. Иногда открывал дверь и слушал, как в саду срывались увесистые плоды и гулко падали на домик с ульями, тревожа уснувших пчел.

Ударяясь о землю, яблоко напоминало звуком удар копыта коня.

Вместе с тем беда незаметно подкралась к нашему дому. Зимой простудился отец и много потом болел. Он почти не лежал и, сознавая близость кончины, ходил, опираясь о палку, по саду, словно всматривался в него или искал чего-то. Будучи дома, обостренно почувствовал я, что прощается он в такие минуты с садом, огородом, усадьбой.

В сентябре отец умер. После его похорон, в поношенном, висевшем в сенях плаще, нашли мы в кармане две крупные антоновки, пожалуй, самые большие в ту осень, предназначенные кому-то из взрослых детей. Это единственное, что в последнюю минуту оставлял отец нам — два крупных яблока, как два патрона в кармане солдата.

В начале зимы слегла мать. Не берусь утверждать за каждого, но я без родителей ощутил себя повзрослевшим на столько же лет, сколько до этого прожил.

Труднее, суетливей делались годы, и раз от раза неохотней ездил я без отца и матери к своему дому. Надолго расстраивался, бывая в нем. Сад стоял неухоженным, необрезанным, непобеленным и все же обильно плодоносил. Смотреть за садом практически было некому. Яблоки в деревне отныне ели в избытке и почти в любом дворе скармливали их скоту.

«А куда девать?» — с наивным простодушием говорили люди.

В самом деле, куда? Приемного пункта все так же не было по той причине, что не существовало колхозного сада. Возить на рынок мои земляки считали делом морочным и мелочным. Впрочем, на чем и как они повезли бы — телег в колхозной бригаде почти не осталось, трактор с прицепом или машину для таких надобностей не выпросишь, а если бы колхоз и выделил, это дорого стоило бы.

Горестно делалось из-за пропадавших отменных яблок. Их топтали, пинали, относились как к чему-то опостылевшему, приевшемуся, обременительному, с которым неизвестно что делать. И это отношение отравляло приезд.

Душа не выдерживала, бунтовала. Ведь именно яблоко было последним, что отец приберег для нас, чем хотел перед кончиной порадовать. И как не догадаться, не почувствовать и другим это отцовское намерение?

Расстроенный, я набирал яблок, сколько мог донести, и увозил в Москву. Там звонил знакомым и приглашал на антоновку. Гости не заставляли ждать, тотчас являлись, входили в квартиру и приумолкали в прихожей от яблочного духа.

Надкусив яблоко, они закатывали глаза, таращились на меня и словно бы вопрошали немо: «Что за чудо привез ты нам? Нельзя ли съездить за ним вторично?»

— Гниет это чудо, — рассказывал я. — Почем зря пропадает.

— Этакие-то яблоки?!

— Да, этакие-то.

— Их не сравнить с импортными, те чаще всего пресные! — начинали они возмущаться, будто бы от меня что-то зависело.

— И много там пропадает?

— Достаточно. Скотину кормят. Но большая часть просто гниет…

— Это что же, мы хуже свиней? — переставали жевать знакомые и живо заменяли серьезное дело хохотком и хохотом. Под конец и они задумывались.

Со временем чаще и чаще настигало меня удивление: покупая среди зимы красные яблоки, теряя из-за них время в очередях, я будто ощущал забытый запах крупной антоновки.

И порой приходила вдруг шальная мысль: бросить свои дела, к которым прикипел, давно привык, и уехать разводить антоновку, чтобы бесконечными машинами и вагонами развозить ее в разные концы огромного нашего Отечества — по детским садам, по магазинам и рынкам и в чужие страны, другим народам — пусть испробуют редкое ароматное наше чудо.

И еще одно не давало покоя. Однажды в южном санатории я прослушал лекцию о сосудистых и стрессовых заболеваниях. По словам профессора, их практически не знают, а если и болеют, то в меньшей степени люди, употребляющие круглый год фрукты и разную зелень.