Кольца Джудекки - [36]

***

Илья слабо удивился, когда его потащили вниз по лестнице, а не вверх. Как он помнил, зал трибунала находился на третьем этаже. Его же волокли в подвал. До сего момента он просто ничего не ощущал кроме боли. Помяли его не просто сильно - очень сильно. Тут синяками не обойдется. Зубы во рту шатались, не вылетел, правда, ни один. Ребра пели, и он подвывал им в унисон. Бок, как будто, раздирали железные крючья. Волочение по ступенькам не способствовало облегчению мук. Судя по шуму, за ним тащили еще кого-то. Илья обречено подумал: всех поймали. На очередном толчке, его вывернуло под ноги конвоиров. Один заматерился, другой молчком пнул под сломанные ребра. Дух перехватило, сознание на некоторое время вырубилось. Очнулся Илья во мраке.

Против опасений, боль оказалась вполне терпимой. Пошевелил ногами, руками - двигаются. Но темнота - хоть глаз выколи. Сколько не таращись - ничего! Только горячее напряжение в глазных яблоках.

Он уже давно заметил, темнота в городе Дите особенная, сродни тьме египетской, если ориентироваться на псевдоисторические описания (кто ее видел-то?) Она окружала, облепляла и стискивала, наподобие пластикового мешка, приспособленного для немудрящей пытки в быту. Через некоторое время пребывание в темноте становилось невыносимым. Человек начинал метаться и кричать: хоть огонечек, хоть проблеск, хоть искорка!

Душила тишина.

Уже, собравшись с силами и открыв рот для крика, Илья услышал сопение. На него ползла жуть. Не надуманная, не эфемерная, какую еще можно перетерпеть, подавить в себе. Во тьме к нему кто-то подкрадывался.

Завопить Донкович не успел. Рот зажала мозолистая, вполне человеческая рука.

- Тихо, - в самое ухо прошептал Сергей. - Только вякнешь, прибегут и на допрос потянут. Замри. Это хорошо, что нас в Черный Погреб заколотили.

Чем же хорошо-то? - возмутился про себя Илья. Ужас, клокотавший внутри, отнюдь не улегся, не растворился. Если он вообще отпустит. Сергей милостиво пояснял:

- В такие казематы опускают смертельно покалеченных, которых непременно надо вылечить. Только им сначала сонного настоя дают. Что-то вроде макового отвара.

Ты должен быть в курсе. С ног сшибает мгновенного, а кайфа никакого. И привыкания не дает. Тут многие на него поначалу зарятся, ждут, что кумар попрет. Потом бросают. Проспался и все.

Говорил он как-то поспешно, да и не по делу. Илья вдруг сообразил: его товарищу тоже плохо. Донкович помотал головой, пытаясь сбросить руку Сергей с лица. Тот еще придержал, потом осторожно отпустил, спросив для верности:

- Орать не станешь?

- Нет. Попытаюсь, во всяком случае.

Они говорили. Но как только поток слов иссякал, из темноты накатывало. Они старались не молчать, рассказывали по очереди каждый о своем. Сергей поведал, чем занимался в первые годы после проявления. Многое, разумеется, утаил, но выпытывать и дознаваться Илья не стал. Сам он предпочитал говорить про прежнюю жизнь, про дела в своем отделении, про развод, про мост через Онку и целующихся тинэйджеров. Когда торопливый шепот смолкал, темнота накрывала с удвоенной силой.

То ли пребывание в каменном мешке чем дальше, тем больше грозило помешательством; то ли воспоминания о простых мирских, повседневных вещах, которые проходили мимо тебя, а ты мимо них, так действовали -» [Author:U].

Собеседник вдруг громко заскрипел зубами. Огромная ладонь вновь накрыла лицо Ильи.

- Перетерпи-и-и… - прохрипел Сергей.

Ух, как их крутило. Корежило и выворачивало. Илье показалось, что кости у него стали мягкими как тесто. Сухожилия и мышцы сначала растянулись, потом приняли нормальную форму. И душевная мука такая - не перемочь. Еще чуть-чуть… но терпел. Зубы сами ухватили мягкое. Илья не сразу сообразил, что это чужая рука, а когда с невероятными усилиями разомкнул челюсти, по губам текло.

Вспышка заставила зажмуриться и…

Сознание вернулось мгновенно, - кровь Сергея еще не успела засохнуть на губах, - Илья открыл глаза и тут же их зажмурил. Случившаяся с ним метаморфоза нуждалось в осмыслении и в осознании. Он стал видеть в темноте. То есть, зрением такое назвать было трудно. И тем не менее он ощутил контуры помещения; что рядом лежит человек, что в дальней стене есть ниша, а в ней стоит масляный светильник.

Больше - ни чего особенного: голые стены. Ни ужаса, ни химер, ни хичкоков.

Илья легко поднялся, подошел к нише, достал из кармана свою, заботливо сбереженную в этом Аду зажигалку, и поджег фитиль. Сергей застонал на полу.

Теперь уже Донкович кинулся к нему и прикрыл товарищу рот ладонью. Под потолком тянулся ряд слуховых рукавов. Жаль, сквозь камень не разглядеть, но и так понятно, кто наверху сидит и слушает: Ивашка-отморозок, Иосафат-иуда да Лаврюшка-упырь.

Сергей очнулся, завертел головой, сощурился, обежал глазами стены, потыкал пальцем в светильник, потом в Илью. Тот кивнул. Сергей поднял большой палец - можешь, Илья Николаевич!

А того не знает, дорогой друг, Серега, что прозрел Илья, отпробовав его крови.

От случившейся догадки продрало ознобом. Опять накатил страх, но тут же и схлынул. На свету это, вам, не в темноте.

И только тут Илья сообрази: двигается он с легкостью здорового человека. Даже ребра себе пощупал. Ничего не хрустело. Сергей тоже себя обхлопал и позвал: