Кокон - [2]

Он проводил обследование лесосеки между двумя полями. Почва здесь была столь каменистой, что ее никогда не возделывали, и полоса диких зарослей тянулась, как шпага, разделяя плодородные земли, прилегавшие к ней с обеих сторон. Дэнни ни разу не добирался до этих краев, и только возрастающая вера в свою власть над природой придала ему в этот момент смелости. Месяц назад он отказался бы от какого-либо путешествия в это место; из предосторожности он обошел бы даже оба поля, примыкавших к нему. Но сейчас, когда ползающая в своем мире из стекла и картона жизнь перед его глазами обретала форму, изменялась и превращалась, Дэнни испытывал подобие тех чувств, которые, по его мнению, были чувствами Бога. Эту метаморфозу, защищенную от всяческого нежелательного контакта и от непредвиденного воздействия, Дэнни наблюдал на всем протяжении, от гусеницы и куколки до законченного существа, только что появившегося на свет, с его таинственно подрагивающим телом. В его власти было прервать эту волшебную цепь их развития на любой стадии, которая бы ему понравилась. В маленьком масштабе он действительно был подобен Богу. И эта мысль придала ему храбрости перелезть через камни старой стены и проникнуть в пол-арпана густого леса.

Осеннее солнце, косым лучом подсвечивающее хрупкий пейзаж, низко зависло на западе, как блуждающий огонек. Редкие птицы, не покинувшие эти края, устраивали хриплый концерт: самые благозвучные и яркие уже пустились в свой полет к югу. Хотя листья деревьев выставили напоказ желтизну старости и охру угасания, кустарники, как и повилика, большей частью были зелеными. Вооруженный пинцетом и собственным всемогуществом Дэнни осматривал еще живые веточки и листья.

Колючие кусты рвали его обувь и царапали колени, однако ничем кроме обычных шелкопрядов с диких вишен, старания Дэнни не были вознаграждены. Но уже в сумерках, продолжая обследовать листья, облепленные сассафрасом, он обнаружил экземпляр, превзошедший его самые честолюбивые ожидания. На первый взгляд в полумраке это походило скорее на съежившегося дракона, чем на гусеницу. Когда Дэнни дотронулся до него, он увидел, что одутловатое тело сжалось, как обычно делают гусеницы; подобное поведение убедило его, что перед ним на самом деле гусеница и, стало быть, нечего пугаться. С помощью пинцета он осторожно отделил чудовище от веточки, положил в коробку, которую всегда носил при себе и, задыхаясь на ходу и не обращая внимания на повилику и кусты ежевики, помчался домой.

Когда он вошел, был час обеда; отец уже сидел за столом. Правой рукой он подносил ко рту ложки супа, а левой перелистывал страницы книги. Дэнни взбежал по лестнице, стуча башмаками.

— Ты опаздываешь, мой мальчик, — сказал отец между двумя напечатанными фразами и двумя ложками супа.

— Знаю, папа, — ответил Дэнни, не останавливаясь, — но я кое-что нашел.

Еще одна фраза и еще одна ложка.

— Сколько раз я тебе говорил выражаться более определенно. Кое-что! Это может быть чем угодно, от своей дороги в жизни до монетки в кармане старой куртки.

Дэнни бросил с площадки второго этажа:

— Это именно кое-что: я не знаю, что это такое.

Отец заворчал, но когда он дочитал абзац, подбирая в супе последний кусочек мяса, и произнес в адрес сына: «Что бы то ни было, оно подождет, пока ты пообедаешь», глаза Дэнни уже не отрывались от этой штуки за ламповым стеклом.

Даже при ярком электрическом освещении это походило на рептилию. Для гусеницы размер очень большой, от десяти до двенадцати сантиметров, прикидывал Дэнни; окрас мутно-фиолетовый, а в нижней части темно-желтый. На каждой оконечности находилось по три выступа в форме рожек киноварного цвета; они заметно загибались внутрь и были покрыты маленькими жесткими волосками. Изо рта выдавались наружу небольшие щупальца, напоминающие клешни ракообразных; кожа была морщинистой, как у черепах, брюшные сегменты четко выделены. Ножки еще не были снабжены подобиями хоботков, присущих обычно гусеницам; они имели форму маленьких чешуйчатых шипов.

Экземпляр действительно был достоин своего «замка». Он не фигурировал ни в одном из иллюстрированных атласов Дэнни; он сохранит его в тайне, и потом, когда после метаморфозы предъявит миру крылатое насекомое, известность отца, которую тот приобрел, добывая редких животных, побледнеет рядом с его собственной. Единственное, о чем он смог догадаться, исключительно из-за размеров, это то, что имеет дело с личинкой бабочки скорее ночной, чем дневной.

Он все еще был погружен в созерцание, когда служанка принесла поднос.

— Вот, — сказала она, — поскольку мистер настолько занят, что не находит времени, чтобы пообедать, как все маленькие мальчики. Если бы это зависело только от меня, вы бы остались голодным. — Она опустила поднос на стол и скривилась. — Фу! Что же может так вонять в этой комнате? Что там у вас теперь?

Она принялась осматриваться.

— Выйдите отсюда, — заорал он, готовый на нее броситься. — Выйдите!

— Нет и речи, чтобы я отсюда вышла, если вы так со мной разговариваете.

Он поднялся и в бешенстве вытолкал массивную служанку наружу, захлопнул дверь и закрыл на ключ.