Коко Шанель - [113]

* * *

Еще в предвоенные годы Габриель пришла к мысли, что бижутерия столь же важна для женщины, как и наряды, которые она носит. Отсюда ее интерес к «фантазийным» украшениям, которые благодаря своей невысокой стоимости позволяют с большей элегантностью сочетаться с прихотью моделей.

Она не изменилась во мнении, когда вновь открывала свой дом. После Этьена де Бомонта и Фулько ди Вердуры с 1953 года для Габриель трудились Гриппуа и Робер Гуссенс, создавая для ее манекенщиц крестики, броши, изысканные пуговицы, браслеты, серьги, подвески и колье, которые благодаря изобретательности и вкусу становились маленькими шедеврами. В глазах всего мира ожерелье в шесть рядов жемчужин, которое часто надевала и сама Коко, составляло неотъемлемую часть Chanel look – «облика Шанель» – на равных правах с ее знаменитым костюмом.

Робер Гуссенс вспоминает о том исключительном внимании, которое Габриель уделяла концепции исполнения этих украшений, о ее безжалостных требованиях, но и об очевидном уважении, которое Коко питала к профессионалам искусства и ремесла. Что более всего поражало персонал с улицы Камбон, так это изысканность вкуса, которую демонстрировала Шанель при подборе бижутерии, которую ей подносили ассистентки на больших подносах. Устремляя свой острый взгляд на лежащие вперемешку изделия, она разом выбирала веши, которые более всего соответствовали только что законченному наряду. Представлялось, что и в этой области, как и в других сферах от кутюр, она была наделена даром непогрешимости.

Ту же страсть к совершенству Габриель продемонстрирует и в выборе обуви для своих моделей. Над ее заказами трудился, в частности, потомственный обувщик Раймон Массаро,[70] чей дедушка был постановщиком двора махараджи Карпуталаха. Отец Раймона, Лазар, обувал саму Габриель с 1938 года. Вполне естественно, когда Габриель вновь открыла свой дом, то обратилась к династии Массаро с заказами для своих коллекций. Раймон Массаро донес до нас несколько воспоминаний об этом, не лишенных пикантности: в той степени, в какой она хотела иметь деловые отношения исключительно с Массаро-отцом, в той же мере она предпочитала только Массаро-сына, которому тогда было двадцать пять. Это обстоятельство стало темой семейной шутки и даже предметом забавного пари… А как быть, если бы капризница Коко не захотела общаться ни с тем, ни с другим? Плакать по этому поводу не будем, улыбнулся Робер. Мой дядюшка – тоже обувщик, будем иметь его в резерве; в случае чего отошлем ее к нему. К счастью, такой случай так и не представился. Сотрудничество семьи Массаро и Шанель оказалось плодотворным – так, оно привело к изобретению знаменитых бежевых босоножек с черным мысом, и на день, и на вечер; у босоножек имелась эластичная стяжка, охватывавшая пятку, благодаря чему отпала необходимость в уродливой металлической пряжке. Эта модель, представленная в ряде вариантов, достигла пика своей популярности после 1958 года – года ее создания. Ее главные преимущества – которых и добивалась Габриель – заключались в следующем: во-первых, ступня казалась меньше (благодаря двум цветам), зато нога – длиннее; во-вторых, становилась изящной сама стопа, что было отнюдь не безразлично для нее самой… В ходе долгой совместной работы по шлифовке модели Массаро не раз мог восхититься заботой о строгости и совершенстве, проявленной его знаменитой клиенткой.

Наряду с этим Габриель могла вести себя эгоистично и тиранически. Накануне 15 августа, прекрасно зная, что Массаро отправляется на отдых, она требует от него сшить ей пару сапожек (это летом-то!). К счастью, у него нашлись готовые, как раз ей по ноге. Но хитрый мастер вручил их заказчице только назавтра – мол, смотри, старался всю ночь! И что же, Коко приняла все за истину. В другой раз, когда Массаро принимал одну из самых ценных для него клиенток, раздался телефонный звонок – это Коко требовала немедленно явиться на рю Камбон и снять мерку у одной из ее манекенщиц. Понятно, что сорваться с места он никак не мог. Освободившись, он немедленно собрался мчаться к ней в студию, как вдруг раздается новый звонок: мол, можете не ехать, манекенщица «загуляла»… И смех и грех!.. Что ж, в его ремесле и не такое видели, удивляться тут не приходится. Вот, например, Барбара Хьюттон,[71] которая в отеле «Ритц» засовывала два пальца в рот и созывала горничных свистом, как какой-нибудь хулиган из Бельвилля скликает окрестную шпану. Или герцогиня Виндзорская – бывшая Уоллис Симпсон, которая требовала титуловать ее исключительно «ваша светлость» и ни разу не соблаговолила заплатить хоть за одно заказанное ею платье… Несмотря на все капризы, прихоти, эгоцентризм, вспышки гнева, злословие, громадное большинство людей, работавших с Габриель, по-видимому, сохранили в своей памяти симпатию к ней, а при воспоминании о ее энергичной личности у них начинали блестеть глаза.

* * *

Среди тех, кто в наши дни может поведать самые ценные свидетельства о легендарной кутюрье, следует назвать в первую очередь лиц, соприкасавшихся с нею в общей повседневной работе. Такова мадам Манон, ставшая первой швеей самого важного ателье Дома Шанель. Сколько раз на ее глазах Габриель рвала пройму, которая, как ей казалось, недостаточно освобождала движение рук, уничтожая в одну секунду плод многих часов терпеливого труда. «В радости ничего не сотворишь, только в гневе, – кричала она. – В радости разве только куры хорошо несутся!» И сколько раз Манон, валясь от усталости, захлебывалась от рыданий и клялась навсегда оставить Мадемуазель, но это для нее было невозможно. Мадам Манон признается: она чувствовала, что принадлежит ей. Кстати, Коко остроумно утешила свою жертву: