Коко и Игорь - [10]

Внезапно начинает казаться, что горит лишь та единственная свеча, которая стоит между ними.

Коко вспоминает театр, безумный вечер семилетней давности и дикие ритмы, которые пробирали ее до мозга костей. Трудно поверить, что сейчас она сидит рядом с человеком, который создал всю эту музыку.

— В самом деле? Это совершенно невероятно, — вздрагивает Игорь. Его захлестывает волна ненависти к себе. Вот еще один свидетель его позора.

— Я живо помню все, что было.

Игорь холодно отвечает:

— Я тоже.

Дягилев, который нечаянно услышал их разговор, добавляет:

— Ну-ну, ведь все это было прекрасно.

— В то время так не казалось.

— По крайней мере мы оба выжили, — говорит Коко.

— Да.

В этой женщине много от уличного мальчишки, думает Игорь. Как нагло она закидывает в рот устрицы. Он вспоминает героинь фильмов Чарли Чаплина. У нее такой жаркий южный темперамент. И необъяснимая грубость смягчается в ней чем-то милым и энергичным. У нее большой, выразительный рот. Кожа ее сверкает, вибрирует жизнью.

Игорь не может отвести от нее глаз, и Коко знает об этом. Однако он с трудом осознает, что она говорит. Частично от того, что слишком много выпил. Но есть и еще что-то. Они оба догадываются, что происходит нечто удивительное. Воздух между ними искривляет пространство и делает расплывчатыми четкие очертания предметов. Их внимание поглощено друг другом, они ощущают глубокое единение чувств. Это продолжается лишь несколько секунд, но притяжение очень сильное. Оба они стосковались по счастью, их взаимная симпатия рождает желание найти это счастье в другом.

— За «Весну»! — снова говорит Коко, на этот раз только Игорю.

И больше ни разу за весь вечер Коко к нему не обращается. И даже потом, когда все курят после ужина, ей это не нужно. Потому что каждое незначительное замечание, каждый ее жест, каждое движение ее глаз предназначаются ему. Все ее существо танцует перед ним, это язык, которому не нужны слова.

При взгляде на ее блестящие волосы, на ее темные глаза и живые губы Игорь чувствует, как что-то поднимается в нем и поглощает его. На шее Коко молочно поблескивают жемчуга. Когда она улыбается, в ее чуть кривой улыбке проскакивает что-то злое.

Игорь чувствует жар, исходящий от Коко. Даже во рту он ощущает вкус чего-то паленого.

— Когда Господь создавал ее, глина была теплой, — говорит Игорь.

Оставшись после ужина наедине с Дягилевым, он понимает, что подобная легкость в мыслях бывает только, если он много выпьет и тогда, когда к нему приходит вдохновение. Он вновь и вновь представляет себе внутренний жар, излучаемый Коко.

Дягилев наливает два бренди и достает из коробки две толстые сигары. Одну протягивает Игорю.

— Она, может быть, и не из хорошей детской, но, Игорь, она богата. Богата. — Он хитро улыбается. — Разве ты не почувствовал запаха денег?

— Что значит «не из хорошей детской»? — Игорь, стоя, покручивает бокал с бренди.

— Ну, она — незаконнорожденная, хотя никогда этого не признает. Ее отец разъезжий торговец…

— Мне кажется, я слышал, что он владелец лошадей. Я предполагал, что он хозяин конюшни.

— После смерти матери она была отправлена в приют, только слово «приют» никогда не сойдет с ее уст…

— Господи!

— Это все сплетни. — Голос Дягилева звучит глуше, когда он продолжает: — Она даже платит своим братьям, чтобы они не существовали в ее жизни.

— Нет! — Игорь чувствует, как бренди прожигает дыру в его солнечном сплетении.

Дягилев пожимает плечами:

— Она портниха. Ей нравится вышивать.

— Это невероятно. Значит, она возникла из небытия?

— Да. — С сигарой в руке Дягилев почесывает под носом. — Я полагаю, что ей, чтобы достичь успеха, нужно быть жестокой.

— И все же мне непонятно, как она разбогатела.

— Думаю, что были мужчины, которые слегка ее поддерживали. Затем она стала мастерить шляпки и шить одежду по своим моделям, собралась кое-какая клиентура. Естественно, она открыла маленький магазин. А когда началась война, все модельеры мужчины были призваны в армию.

— Так что у нее не осталось конкуренции?

— Именно так.

Игорь выпустил изо рта облачко сигарного дыма.

— Выходит, она везунчик.

— Да. Но она талантлива. И при этом очень много работает. А теперь среди ее клиентов герцогиня Йоркская и княгиня де Полиньяк. И три сотни работников в Париже, Биаррице, Довиле… — Потерев пальцы правой руки, Дягилев продолжает: — У нее такое богатство, которое невозможно потратить. И она отчаянно хочет быть принятой, допущенной. — Он смотрит на Игоря, взглядом довершая ход своих мыслей.

— Ты думаешь, она может финансировать возобновление «Весны»?

Дягилев успокаивается. Он расслабленно откидывается на спинку кресла и глубоко затягивается сигарой.

— Должна. Она просто должна. — Снимает крошку табака с губы. — Она наверняка в состоянии. Все общество постоянно требует от нее новых нарядов.

— Значит, я могу сделать вывод…

— Половина ее служащих состоит из émigrés[3]. Ты можешь кого-нибудь из них и знать.

С внезапной подозрительностью Игорь говорит:

— Я не хочу унижаться.

— Мой дорогой мальчик, никто тебя и не заставляет. — Дягилев смотрит на Игоря теплым взглядом.

Игорь убежденно произносит:

— Она — выдающаяся женщина.