Кока-гола компани - [74]
Дамочка замолкает, а Симпель отворачивается к центру стола. Справа от него, где сидит Ивонн(ючк)ин отец, ощущается беспокойное поерзывание. Симпель полагает, что тот слышал весь разговор. Затем снова раздается покашливание с другой стороны, женщина с младенцем, по-видимому, собралась с мыслями и желает их высказать. Она еще раз кашляет, чтобы Симпель обернулся к ней, и говорит:
— Я в одной книге читала — не помню уж, в какой именно — кое-что, о чем вам, может быть, стоит задуматься… вот что там было написано: «Знаете, что это»… нет, вот… «Что в тебе есть такое, что ты сам никогда не сможешь осознать, но что совершенно незнакомый человек воспримет за три минуты?» Что это такое..?
— Что у тебя винтиков не хватает? предлагает Симпель и слышит, как под боком кто-то ухмыляется; работник СМИ втянулся, он больше не в состоянии сдерживаться. Он кладет ладонь Симпелю на плечо, что Симпель в принципе считает довольно неприятным.
Работник СМИ: А с Вами легко разговаривать, правильно я понял? (низкий, спокойный голос).
Симпель: Ну всему же есть предел… простите, не могли бы вы… (Симпель дает понять, что ладонь с плеча лучше бы убрать.)
Работник СМИ: И чем же занимается такой острый на язык парень, как ты?
Симпель: А можно я сначала угадаю — ты работаешь в СМИ?
Работник СМИ: Верно. Роберт.
Симпель: Симпель.
Мужчины протягивают друг другу руку. До этого они не были представлены друг другу. Рукопожатие у Роберта по-настоящему крепкое. Рука Симпеля влажно-вяловатая.
Симпель: Так это мы о чем говорим? О телевидении? Кино?
Роберт: Телевидение.
Симпель: Вон оно как.
Роберт: А ты отец…
Симпель: Лониля.
Роберт: Ааа, вот что… Лониль… Наш хулиган…
Симпель: Хулиган? Это еще что?
Роберт: Да не обижайтесь, просто говорят, что он любит поозорничать.
Симпель: Да уж, это к черту факт так факт, ни хрена не возразишь… Охуеть можно, пока этого сорванца к ебене матери не приструнишь… иной раз ну нет никаких гребаных сил, чтобы терпеть его… тебя, наверное, не было на елке в прошлом году? Когда Лониль так здорово опростоволосился?
Роберт: Нет, нет… я там не был, мы всей семьей были в отъезде. Но какие-то слухи до меня доходили…
Симпель: Слухи? А вот не надо на хуй верить всему, что болтают! Что еще за слухи? Хрен, у вас что, какой-то сраный центр сплетен есть, где вы обмениваетесь гадостями о родителях других детей, или что? А? Как это блядь появляются все эти гребаные слухи? А?
Роберт: Да не так уж много слухов ходит о твоем сыне. Успокойся, не кипятись. Нельзя же ожидать, что такое, что произошло на елке в прошлом году, пройдет незамеченным и не будет обсуждаться…
Симпель: Так что ты к черту слышал-то?
Роберт: Да вот, если честно, слышал я, что Лониль сумел запустить на видео… как бы это сказать… фильм для взрослых…
Симпель: И что?
Роберт: Да больше ничего. That’s it. И что после небольшой сцены вы покинули помещение.
Симпель: Да… Нет… Да больше ничего и не было… А кто тебе все это рассказал?
Роберт: Нда… и кто же это был?.. А вот сдается мне, это был школьный психиатр… Берлиц.
Симпель: БЕРЛИЦ!?!
На Симпеля оборачиваются, он старается сдержаться.
Симпель: Берлиц?
Роберт: Да, у Ивонны были проблемы с чтением, и мы поинтересовались, не стоит ли найти ей педагога для занятий чтением.
Симпель: Педагога для занятий чтением? А ей что, не столько же лет, сколько Лонилю?
Роберт: Ну да. Им ведь по семь лет, так?
Симпель: Тогда не рановато ли посылать ее к сучьему — простите, сорвалось с языка — к ебеному педагогу… чтоб ее научили читать. Ей же всего 7 лет, чтоб мне ни дна, ни покрышки! Лониль-то уж точно ни пиздюлистого словечка не прочитает, пока ему не исполнится 12, и уж тут он блин не опоздает на 12 лет…
Роберт: …а слишком поторопится?
Симпель: …, да не, бля, не опоздает!
Роберт: Хе-хе-хе… что-то есть в том, что ты говоришь. Да, может и правда не стоит с такого раннего возраста подвергаться стрессам.
Симпель: Да, не стоит так рано подвергаться стрессам. (Пауза) Вот так, значит, врачебной тайной Берлица можно жопу подтирать. Хорошо, учтем.
Роберт: Но это же всех касалось. Выходка-то произошла на глазах у всех… Просто так случайно получилось, что я об этом не услышал раньше.
Симпель: Все равно эта блядюга Берлиц не имеет права использовать свои консультации, чтобы порочить меня и Лониля, я полагаю.
Роберт: Тише, тише…. Да нет, он просто вскользь это упомянул, мы внимания на этом не заостряли… А знаешь что…
Роберт наклоняется поближе и понижает голос.
Роберт: …Может, выйдем на веранду да курнем, а… Ты да я…
Симпель, которому уже давно страшно хочется курить, кивает и встает из-за стола. Роберт сопровождает его на веранду, как если бы он был главой государства. Веранда отделяется от гостиной двумя высокими стеклянными дверями, с нее открывается вид на весь город. Холод собачий, темно хоть глаз выколи, Симпель смотрит назад, на общество за столом, ярко освещенное оранжевым светом. При дыхании он испускает морозный пар в сторону окна и чувствует не страх, но ненависть. Роберт угощает сигареткой и подносит огоньку. Симпель принимает.
Роберт: А вот когда эта штука с фильмом случилась… Лониль покопался в твоем видеохозяйстве, или… как к нему в руки попал этот фильм? А? Я уж, черт подери, не раз об этом задумывался — учитывая, что нет ни одной приличной семьи, где не было бы небольшого арсенала… порнухи — дети-то наши потребляют порно не меньше, чем мы. Дети же лучше нас самих знают, где что в доме лежит, это я тебе точно говорю… но ведь и не все притаскивают с собой папину порнушку на рождественский бал, надо отдать Лонилю должное. Очко Лонилю.
«Ресторан „Хиллс“» прежде всего очень изящный, неожиданный, глубокий и тонкий роман о разрушении вековых структур. Главный герой служит официантом в легендарном старинном ресторане в центре Осло, очень этим гордится и старается во всем следовать полуторавековым традициям. У него дар все видеть, слышать и анализировать. За стенами ресторана прошла одна мировая война, затем вторая, почти никак не изменив уклад заведения, описанный в романе виртуозно, со всеми запоминающимися подробностями. Изо дня в день наблюдая за гостями, герой невольно втягивается в непростые отношения между ними. Матиас Фалдбаккен не просто мастер стиля, он владеет всем комедийным регистром, от фарса до мягкой иронии, умеет все довести до абсурда, а его талант наблюдателя, умение любоваться деталями создают очень странную атмосферу романа: стабильность и постоянство оказываются не менее хрупкими, чем манкирование правилами.
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…