Кока-гола компани - [7]

ПРОЩАЛЬНАЯ ЗАПИСКА КАТРИНЫ ФЭРЁЙ

Двумя днями позже — то есть в субботу 12-го декабря — обдолбанный героином Типтоп сидит на диване у Симпеля с прощальной запиской Катрины Фэрёй в руках. Записку он только что выудил из школьного рюкзачка Лониля, где ей вовсе не полагалось быть. Катрина Фэрёй — учительница Лониля, или, вернее, была таковой до недавнего времени.

(Адресат не указан.) Четверг, 26 ноября

Я вынуждена покинуть Самую среднюю школу и я вынуждена покинуть вас. Решение принято. Повлиять на него вы не можете, поздно. То, что я вам в этой записке пишу — последнее, большего вы долго от меня не дождетесь.

Я делала все от меня зависящее, чтобы нравиться людям. В центре моих интересов всегда стоял человек. Я всегда делала то, что, по моему разумению, шло на пользу моим согражданам и их взаимоотношениям. В моей голове просто не умещается, как я могла бы еще лучше или полнее отдавать всю себя без остатка людям. Хорошее воспитание — один из важнейших институтов, на которых зиждется наша страна. И я много сил положила на то, чтобы понять, что же такое хорошее воспитание. Я всегда делала то, что, по моему убеждению, было правильным. Я поступала всегда бескорыстно и никого никогда не осуждала. Но теперь случилось так, что я вынуждена осудить самое себя. Я оставляю вас и прошу меня не искать. Оставьте меня в покое. Я искренне сожалею о тех неудобствах, которые мое исчезновение подобным образом может причинить Самой средней школе.

Прощайте

Катрина Фэрёй

Катрине Фэрёй 36 лет, она была человеколюбивой и увлеченной своим делом учительницей. Однако из песни слова не выкинешь — в качестве классного руководителя 2А класса Самой средней школы она накопила столько ненависти к Лонилю, что ей не сравниться с ненавистью, которую она когда-либо питала к другим людям.

Весь последний год она всё больше времени проводила в кабинете детского психиатра школы — господина Берлица — и обсуждала, как избавиться от проблемного ребенка Лониля. Не раз эти беседы завершались судорожными рыданиями.

Фэрёй не вышла на работу в пятницу ровно две недели тому назад, и с того дня никто ее не видел. Ее разыскивали, ее исчезновению отвели достаточно места столичные газеты, несмотря на то, что еще один случай всем надоевших исчезновений — это не та новость, из-за которой журналистам стоит расшибаться в лепешку. Полиция поставила на дело пять сотрудников, но этим пятерым не на что опереться, поскольку прощальной записки они не нашли. Последними училку видели два коллеги. Общение в учительской не бог весть какое тесное, потому эти коллеги в тот момент, во второй половине четверга две недели тому назад, не придали особого значения тому, что она сложила вещи в сумку и ушла. Ведь, как утверждали они, она делала это каждый божий день, совершенно так же, как тогда. Напоследок она сказала «пока», и сказала она это ровно так же, как всегда говорила «пока», нет и речи о том, чтобы она это как-то подчеркнула голосом, или сказала «прощайте», или сделала что-нибудь еще в этом духе. Никто из школьников, ни одна живая душа, не мог вспомнить, видели ли они ее выходящей из здания или нет, но на школьного учителя по определению не обращаешь внимания.

Фэрёй читала о своем исчезновении в газетах, но решительно настроена не подавать о себе вестей до тех пор, пока, как она сама себе говорит, «сорная трава не будет вырвана с корнем».

ЧЕТВЕРГ, 10 ДЕКАБРЯ, 19.30 (Вернемся во дворец кино)

— А что такого жутко страшного может случиться на празднике ёлки? спросил Каско.

— А что такого жутко страшного может случиться на празднике ёлки… (передразнил Симпель). Они теперь и вообще-то кинозалом боятся пользоваться, эти школьные училки и учителя просто параноики какие-то, мать их за ногу, везде им непристойности мерещатся. Ты только послушай! В этом году мы хотим придать мероприятию несколько иной характер! Иной характер? Это ж надо так сказать! Вот уж ханжи так ханжи, черт бы их побрал! Это же надо так из кожи лезть, чтобы сделать хорошую мину при плохой игре, и чего ради, не могу допереть… а ты понимаешь, Каско?

— Я вообще понятия не имею, что там случилось.

— Эту школу вообще надо перепрофилировать в фабрику по скручиванию ушей в трубочки, вот что надо бы к чертовой бабушке сделать, а всех этих учителишек величать не иначе как крутильщиками. И вместо архиханжеского девиза УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ нужно высечь над входом: СВЕРНУВШИ УШИ ДА НЕ УСЛЫШИШЬ. Лицемеры проклятые!

— Да что случилось-то, Симпель?

— Дело в том, что хочешь верь, хочешь не верь, Каско, но мне тяжко сознавать, что первопричиной скручивания ушей в трубочки на последнем празднике елки явился я. Да, поулыбайся, поулыбайся, жопа ты бесстыжая… ничего на хер смешного нет в этом.

— Но такая уж у тебя работа, Симпель…

— Давай-ка положи с прибором на то, как я использую рабочие дни, и попробуй себе представить, что когда Лониль берется за дело, то это совсем другое, он же моё отродье, так? Я стараюсь сознательно относиться к тому, чем занимаюсь, чем мы занимаемся, да ты всё это знаешь. Но вот что касается Лониля, и натуры Лониля, то в нем как бы инкарнированы все мои проклятия и разносы, понимаешь? Что-то типа Я ПОРОДИЛ МОНСТРА, в этом роде, Каско. Ведь чтобы добиться чего-нибудь, ведя подрывную работу, надо