Коинсидентология: краткий трактат о методе - [16]
Прежде всего, сам процесс «снятия с якоря» у Негарестани продолжает оставаться (подобно событию у Бадью) своего рода «даром богов», неожиданно сваливающимся на нас в нашем повседневном существовании мы не можем сделать ничего для того, чтобы это разъякорение приблизить; мы должны быть только готовыми к тому, что подобного рода «катастрофа», вырывающая нас из привычного круга мнений и обстоятельств, может с нами произойти - и, если она все же случится, воспринимать ее не как разрушительный коллапс, не отождествлять себя с тем, что им разрушается, а, по возможности, приравнивать себя к постоянно изменяющемуся содержанию этого «обещания, возвращающегося из будущего».
Помимо этого, «пространство истин» у Негарестани остается нейтральным - или, лучше сказать, зачищенным: навигация не сталкивается ни с какими значимыми препятствиями, ей никто не пытается помешать (а все преграды относятся к области патологического и обыденного, которое оказывается взорванным «общей катастрофичностью» истинного). Однако на деле передвижение в пространстве истины всегда является разведкой боем: как только мы начинаем двигаться, мы обнаруживаем, что в нас стреляют со всех сторон, а в пещерах скрываются львы и драконы, готовые нас растерзать. Ландшафт абсолютного кишит чудовищами - он состоит не только из гор, долин, рек и морей, но и из располагающихся на них контрреволюционных формирований, целью которых является задержка нашего передвижения. Точнее же, с нами воют сами реки, горы и моря - а другие, наоборот, становятся нашими союзниками в этой борьбе. И поэтому настоящая навигация - это боевое искусство, стратегия и тактика прорыва заграждений (а также и рассчитанных отступлений на подготовленные позиции, если существует такая необходимость) и умение вести переговоры с песчаными безднами и черными скалами.
Пространство истин населено крокодилами: об этом прекрасно знали авторы Зогара и Натан из Газы. А если их там не оказывается - стоит хорошенько проверить, не было ли наше «снятие с якоря» всего лишь прыжком в бассейн с подогретой и хлорированной водой.
е. Из беконечного множества модусов нам, людям, доступны два: удерживание разделенного как логос, как способность соединения смыслов, и удерживание разделенного как практика, способность соединения габитусов. В самих по себе этих способностях нет ничего особенного: они ничем не отличаются от какого угодно другого модуса субстанции. Особый статус, в силу которого человек оказывается передовым отрядом космической революции, избавляющим реальность от самоотчуждения, обусловлен тем, что человек является удерживанием-вместе двух этих абсолютно не связанных между собой и автономных способностей - то есть совпадением. Именно этот факт позволяет ему обрести доступ к знанию о субстанциальном - знанию о том поле, которое находится между практическим и логическим, и не может быть сведено ни к тому, ни к другому. И именно это знание позволяет ему в отличие от каких угодно других объектов и существ, намертво замурованных в своих ситуациях и невыносимостях, и причастных к субстанции лишь через эту замурованность и невыносимость, трансформировать ситуации, размыкая запирающие их черные ящики и высвобождая субстанциональное из его замороженности в ситуационных узлах. Это знание, трансформирующее реальность, и есть основной объект коинсидентального метода.
Дополнение. На протяжении двадцатого века предпринимались многочисленные попытки выявления автономности практического или автономности логического как определяющего фактора человеческой ситуации. Достаточно будет упомянуть здесь анализ подручного у Хайдеггера или философию языка Витгенштейна (особенно в ее позднем варианте): в первом случае практика, а во втором язык описываются как абсолютно первичные по отношению ко всякой онтологии, как устанавливающие границы миров и нашей способности к их постижению - как вообще не зависящие от какого бы то ни было предшествующего им источника, но развивающиеся по своей собственной, автономной логике. Философия двадцатого века наполнена борьбой между различными претендентами на роль того конкретного вида практики (прагматически-утилитарная, коллективная и социальная, этическая и обращенная к Другому и т.д.) и языка (логически-очищенный, поэтический, письмо), которые могут претендовать на подобную автономию и первенство - и, в частности, на то, чтобы быть фундаментом для вторичного языка и вторичной практики, лишь репрезентирующих мир, границы которого уже конституированы и определены логосом или праксисом в их чистом и освобожденном виде.
