Когти Каганата - [91]

– Твой учитель тоже сошёл с ума. Послушал бы ты его!..

– Скажи, что сказал мой учитель перед смертью? – жадно спросил монах.

Температура достигала пика: еще секунда, и Герман перейдет на следующий этап.

– Он говорил об изменчивости мира, – Крыжановский не может удержаться от пожатия плечами. – У вас одна и та же болезнь.

Агпа ничего не говорит – видит, что противник ускользает от него, но не мешает этому. Туммо – первый этап – завершился. Окружающие предметы обрели неожиданную четкость и начинают стремительно терять цвет. «Всё иллюзия, всё обман; и мы – иллюзия». Внезапно Герман чувствует вибрацию позади себя, и мягким стелющимся шагом уходит в сторону – атака второго монаха, который во время разговора незаметно зашёл за спину Носителю, не достигла цели. Зато Крыжановский не плошает – взмах бритвой перерезает «серебряную нить», соединяющую неосторожного монаха с миром бодрствующих.

Теперь Глава Зелёных братьев уже не может сдержать гнев, но сколь ни молниеносно его нападение, Герман всё же ускользает. Шуньяте – пустота – впустила его в себя нехотя, как жена после ночи с жарким любовником впускает нелюбимого мужа. В пустоте космоса звезды действуют друг на друга, планеты притягивают друг друга. Ввалившиеся в шуньяте враги встают лицом к лицу.

– В моём сне ты не быстрее меня! – говорит Носитель.

Сознание находит в пустоте подходящее воплощение. Борясь с нервным смехом, Герман наблюдает, как агпа превращается… о, нет, не в королевскую кобру, отнюдь, а в тощую облезшую обезьяну, правда, со змеиным хвостом. Сам Герман видится мангустом с лапами собаки.

Противники двигаются по кругу, не замечая, что пустота вокруг преображается в горную долину. Сверкающие снежные пики возвысились над зелёной травой. Под ногами у мангусто-собаки и обезьяно-змеи поднялись валуны, достаточно ровные, чтобы устоять на них. Шуньяте продолжает меняться. Как изменилась Вселенная, когда в ней родилась искра разума! Два невиданных зверя кидаются друг на друга, вертятся в воздухе и разлетаются в стороны. Но вот круговерть прекращается – звери исчезли, а Герман и агпа лежат вповалку, стискивая друг друга в объятиях. Хватка монаха быстро слабеет – его хребет перекушен в районе третьего позвонка.

– Ты нарушил правила, – с сожалением сказал Носитель. – За что и поплатился!

– Я слишком поздно их нарушил, у тебя выросли очень острые зубы, – сказал Зелёный брат и затих.

Шатаясь, Герман поднялся на ноги. Кровь сочилась из множества мелких ссадин, все тело ныло от жестоких ударов; «серебряная нить» истончилась – вот-вот оборвётся; перед глазами мелькали радужные круги. Неимоверным усилием он вытолкнул себя из бардо и, оказавшись в темноте, чуть не захлебнулся потоком мутной воды. Подземелье! Когда он его покидал, вода в нижнем озере стояла по щиколотку, теперь она поднялась под грудь.

Лучи фонарей шарят вокруг. Слышны крики.

– Здесь мёртвый монах! – это голос Фитисова.

– Будьте осторожны, тащ, второй тибетец ещё жив, я слышал плеск, – ответил ему Иван-Абрам.

– Оба уснули навек, это я плескался, – крикнул Герман, но из горла вырвалось лишь хриплое бормотание.

Фитиль всё же услышал и подбежал, а, посветив в лицо Крыжановскому, радостно воскликнул:

– Где вы были, когда вас не было?!

– У меня нет сил сказать, но когда-нибудь...

– Здесь второй тибетец плавает, тоже готовый! – возбуждённо заорал Слюсар.

– Снимаю шляпу, профессор, – голос Фитисова полон искреннего уважения. – Ещё когда я вас в первый раз увидел, уже знал, шо передо мной – человек непростой. Далеко непростой.

– Где немцы? – спросил Крыжановский.

– Где и положено – в аду! – стиснул зубы одессит. – Как я и предсказывал, вода пошла, и они все – тут как тут, прямо под прицел повыскакивали. Суслика, сволочи, угробили, поперед тем как самим сдохнуть.

Пока они говорили, воды стало больше – теперь ноги не доставали до дна.

– Помогите добраться куда-нибудь, – попросил Крыжановский. – Сам не смогу.

Когда подплыли к «домикам», вода поднялась почти под крышу, так что забраться туда труда не составило. Толстой, Никольский и Артюхов сидели на соседней крыше и на появление остальных никак не реагировали.

– Шо за дела? – искренне удивился Фитиль. – Идите к нам, вместе веселее.

– Умирать веселее, да? – проворчал Артюхов.

– А я вам под страхом смерти приказываю взять вещмешок и надеть его на плечи, – визгливо потребовал у кого-то Никольский.

Да шо ж там такое? – возмутился Фитиль и отправился разбираться.

Ситуация прояснилась быстро. Оказывается, особист набил вещмешок обломками «когтей», а также запчастями к ним, и подбил Толстого с Артюховым, чтобы они транспортировали эту ношу. На крышу вещмешок с грехом пополам взгромоздили, но дальше Артюхов отказался иметь с ним дело по причине того, что плохо умеет плавать, и теперь Никольский пытался заставить американца.

– Не, ты точно малахольный, Динэр! – вынес свой диагноз Фитиль. – В нём же пуда два, не меньше, в этом мешке. Положь и запомни место. Если выберемся, то потом обязательно вернёмся.

Особист, скрепя сердце, согласился расстаться с сокровищем, и с чужой помощью перебрался на общую крышу. Там Фитиль изложил план спасения. Во-первых, следовало дождаться, когда прекратится ток воды, затем разведать – достаточно ли размыло сотворённую особистом дырку в потолке, чтобы через неё человек мог подняться на поверхность.