Когти чёрных орлов - [10]

Немного посовещавшись, друзья решились таки испытать судьбу и немедленно выехать в Париж, хотя месье Марис было счёл своим долгом предостеречь их. Взяв стоящий у гостиницы экипаж, они вчетвером уселись во внутрь, а Хабибу и Абдуле велели стать на запятки. Через час с небольшим, проехав через пригород Сен-Дени, они были уже у городских ворот, также носящих имя святого Деонисия.

Но спокойная и полупустая дорога, с неспешно бредущими крестьянами и лошадьми, явно ввела их в заблуждение. В самом Париже и не помышляли о каком либо спокойствии. В пригороде Сен-Дени стоял лагерь драгун полка Мэтр-де-Кан Женераль, все поляны были заняты палатками и пасущимися лошадьми, все гостиницы и трактиры завтракающими солдатами. У самих ворот стоял усиленный караул, тщательно проверяющий всех въезжающих и выезжающих.

Едва они остановились, как их экипаж тут же окружили семеро драгун, с ног до головы обмундированных во всё красное, с ружьями наготове, а капитан жандармов велел им представиться и показать документы. По всему было видно, что он не намерен пропускать в город лишних людей, а тем более каких-то выпускников, приехавших на каникулы из-за тридевять земель. Так Париж и остался бы для них недосягаем, если бы месье Марис, отведя капитана в сторону, с ловкостью заправского шулера не сунул в его руку старый золотой червонец с почти уже стёршимся профилем бывшей русской императрицы Елизаветы Петровны.

Попав таки в столицу, они проехали по улице Сен-Дени и остановились в довольно приличной гостинице, стоящей на углу той же улицы Сен-Дени и крохотной улочки идущей изгибом к улице Сен-Мартин.

Сняв две хорошие просторные комнаты, они оставили вещи, выпили по чашке горячего шоколада и немедленно отправились на долгожданную прогулку под бдительным оком охранников черкесов и при постоянных комментариях месье Мариса, пытающегося выступать в роли гида.

Проходя мимо церквей, монастырей, кладбищ, пышных особняков, крепостных башен и стен, они то и дело останавливались, любовались красотами и почти не обращали внимания на творящееся вокруг. Обыденное спокойствие, пока ещё сохраняющееся на улицах города, было весьма хрупким и обманчивым. На каждой площади, на каждом углу и разъезде стояли жандармы в сопровождении отрядов военных, то и дело мимо проносились эскадроны драгунской или гусарской конницы, то тут, то там слышались ружейные и пистолетные выстрелы. А на крупных перекрёстках и площадях голосили многолюдные собрания, постепенно переходящие в огромные стихийные митинги с тысячами участников.

Стараясь не обращать внимания на бурлящую вокруг суматоху, вновь прибывшие гости Парижа, как и планировали ранее, сначала поднялись на Монмартр, уставленный ветряными мельницами и заполненный пасущимися под ними овцами. Там, любуясь Парижем с высоты птичьего полёта, они провели почти весь день и лишь ближе к вечеру стали спускаться к Сене. Но остров Сите оказался оцеплен армией, все мосты были перекрыты, и ни к собору Норт-Дам, ни к церкви Сент-Шапель они не попали.

Направившись к Гревской площади, они натолкнулись там на огромный митинг, пожалуй самый массовый во всём городе. Тысячи человек горланили во всё горло и то и дело потрясали горящими факелами и разного рода оружием, от простой палки до армейских ружей. Стоящие на углах улиц жандармы и солдаты с опаской глядели на сие сборище, понимая, что в любой момент оно может броситься на них.

Когда юные гости французской столицы подошли к площади, на импровизированном помосте из бочек и досок речь держал молодчик лет тридцати, в модном фраке, кружевном галстуке и новомодной шляпе с высокой тульей, к которой была приколота зелёная лента- один из первых символов грядущей революции. Он говорил о грабительских налогах, банкротстве государственной казны и пуще всего прочего проклинал короля, обвиняя его во всех бедах народа, но, главное, в том, что тот окружил город войсками, готовясь силой задавить протест. Его имя было Камиль Демулен, но, пока, оно мало кому о чём-нибудь говорило. Затем к нему присоединился крестьянин из глубинки, говоря о неурожаях, голоде и произволе дворян по отношению к своим подданным. Наконец, под одобрительный гул собравшихся, их сменил импозантного вида человек средних лет, в дорогом коричневом фраке, высоком кружевном галстуке, пышном напудренном парике и с сильно испорченным оспой лицом. «Мирабо, Мирабо, Мирабо…»- начал скандировать народ, одобряя выход нового выступающего, при этом потрясая отточенными кольями и оглашая округу ружейными выстрелами. В своей, куда более содержательной, речи граф Оноре Габриэль де Мирабо напомнил всем о недавно созданном Учредительном собрании, его целях и принципах, готовности принять «Декларацию прав человека и гражданина», а сразу за ней конституции, и заявил о главной их цели: конституционно ограничить абсолютную власть монарха. Толпа, то слушала его в полной тишине, то снова поднимала беспорядочный гул.

Один жандармский офицер, заметив троих юношей дворянской наружности, вежливо извинившись, попросил их удалиться ради их же блага. Вняв доброму совету, они так и сделали.