Коготки Галатеи - [9]

В областном архиве хранится дело 1864 года, которым занимался известный симбирский следователь Иван Соколовский. Суть его такова: некий молодой человек нигилистских взглядов зарубил топором старуху-процентщицу и её служанку с целью завладения её сбережениями. Сделал он это с убеждением, что эти деньги ему, человеку передовых воззрений, принесут большую пользу, чем выжившей из ума старухе. У многих горожан этот факт вызовет недоумение. Совершенно верно! Именно Соколовский рассказал Достоевскому об этом уголовном деле. В то время писатель работал над другим романом, под названием «Пьяненькие», где главным героем был Мармеладов. Однако роковая встреча с нашим земляком в корне изменила его будущее произведение. Так что идеи Раскольникова ещё витают в воздухе нашего края…

6

Целый день меня не покидало чувство какой-то животной недосказанности. Так бывает, когда задумываешь одну картину, а в результате получается другая, которая на ранг ниже той, что представлялась в воображении. Я ушел от следователя крайне разочарованным, не сказав ему полной правды, потому что он не был к ней готов. Оказывается, мало донести правду, к ней ещё нужно подготовить. Она так же, как и человеческое общество, подразделяется на высшее и низшее сословие. Что касается Рогова с Петровым, то они относились к самой низкой человеческой категории — к роду Ханаана. Одно непонятно: как в эту компанию затесался Клокин?

Вечером было тяжело возвращаться в свою однокомнатную келью. Можно отправиться в ресторан, в общество, в народ. Можно попить вина, потанцевать, подурачиться, снять, наконец, проститутку, но моя душа (пусть даже уже загубленная) не нуждалась в удовольствиях. Она нуждалась в человеческом общении. Мне нужно было выговориться. Но перед кем? Перед иконой? Это уже невозможно. В Его глазах меня уже не существует. Друзей у меня нет, а женщинам я не верю.

Войдя в квартиру, я в плаще и обуви проследовал на кухню и записал в своем дневнике: «Друзей у меня нет, а женщинам я не верю. Почему не верю? Потому что вся моя жизнь — это последовательное разрушение моей личности женщинами».

Я опустился в кресло и задумался. То, что я записал в дневнике, было сущей правдой. Наверное, бывают и другие женщины, но мне были ниспосланы именно эти, растаскивающие мою душу на части. Себя я чувствовал цельным только тогда, когда был один. Быть одиноким ужасно. Но для меня это был единственный способ остаться самим собой.

Впрочем, у меня с детства все складывалось так, как будто судьба заранее предупреждала, что от жития с кем-то я буду иметь только страдания. Мне кажется, я поспешил появиться на свет. Возможно, мне готовилось более достойное рождение, но я был нетерпелив. Мне хотелось скорее на Землю.

Родился я в Куйбышеве в одном из бараков механического завода, на котором работал мой отец. В моей памяти его образ встает весьма смутно. Лица не помню совсем. Когда недавно матушка показала его фотографию, я был очень удивлен. В моем представлении он был совсем другим, более строгим и более серьезным. А так: простой самарский чувачок с глуповатой улыбкой, да к тому же рыжий. Наиболее характерный его портрет, оставшийся в памяти и естественно дополненный моим воображением: это высокий элегантный мужчина с накинутым на плечи пиджаком, гордо разгуливающий по коридорам барака. Наиболее яркое впечатление от общения с ним — это порка ремнем. Он порол меня почти ежедневно, как только мы с матерью возвращались из детского сада. Порол по заднице, со знанием дела, зажав мою голову между колен. Процедура не самая приятная, однако довольно запоминающаяся.

Помню, как мы с матерью бегали от него ночью. Это случалось неоднократно: он был страшный скандалист и любил поддать. Все эти скандалы, по словам матери, случались на почве ревности. Я даже помню, как он набрасывался на мать с ножом, но ей каким-то образом удавалось отбиваться.

Словом, отец у меня всегда ассоциируется с водкой, скандалами и ремнем. Когда в анкете я подхожу к графе «сведения о родителях», моя рука без всякого трепета ставит на отце прочерк. Лучше вообще не иметь отца, чем иметь такого. И большой досады, что отца у меня практически не было, я никогда не ощущал.

Когда мне исполнилось шесть лет, мы драпанули от него в Ульяновск, и тоже под покровом ночи. Это было окончательное наше бегство из Куйбышева. До этого они с матерью сходились и расходились несколько раз. В жизни у них что-то не ладилось, и они решили родить меня — для связки семейной жизни, как потом со вздохом вспоминала матушка. Однако мое появление на свет не помирило родителей. И если взять мой период жизни от рождения до шести лет, его можно охарактеризовать как один сплошной переезд из Куйбышева в Ульяновск.

Не могу сказать, что я каким-то образом страдал от подобного кочевого бытия, переживал от скандалов или испытывал стресс. Радость жизни, хлеставшая через край, помогала мне переносить все эти семейные неурядицы с удивительной легкостью. Месяца за три перед школой отец выкрал меня от матери и увез обратно в Куйбышев.

Случилось это в воскресенье. Мы с матерью мирно лежали на Свияжском пляже, и вдруг её охватило беспокойство. Она поднялась и стала тревожно озираться по сторонам. После чего произнесла, зябко набросив на плечи халат: