Коготки Галатеи - [64]

— Завтра все узнаете. Сейчас не до вас. Садитесь в «жигули», — махнул рукой прокурор и остановил свой взгляд на мне.

Лев Григорьевич хотел, видимо, что-то у меня спросить, но раздумал. Ему было не до меня. Он повертел головой и крикнул на весь двор:

— Охрана, ты где?!

Тут же из дверей прокуратуры выскочил милиционер с наручниками на поясе и поспешил к прокурору. Полонский шепнул что-то своей жене, и она в обнимку с дочерью направилась ко мне. Подойдя совсем близко, мама Ольги произнесла:

— Спасибо вам. Вы спасли мою дочь. Я ваша должница.

Девочка смотрела на меня серьезным взглядом, и я не мог не видеть, что в её душе тоже что-то происходит. Она смотрела на меня теми же глазами, что и девушка из сна, и голова моя кружилась. Я тоже смотрел в её глаза и не мог от них оторваться. Они были мне родными.

Ее мама со слезами на щеках благодарно коснулась моей руки, но в это время охранник развязно хлопнул меня по плечу.

— Вперед, — произнес он коротко и озорно подмигнул.

Женщина перевела недоуменный взгляд на охранника и все поняла. Она торопливо схватила за руку дочь и потащила к машине. Но девочка ещё трижды оглянулась, и в глазах её блеснули слезы.

Меня посадили в душегубку, закрыли на ключ и велели сидеть смирно. Я выглянул в окошечко, в надежде ещё раз увидеть эту девочку. И я её увидел. Когда «жигули» выезжали за ворота, она опустила стекло, и мы опять встретились глазами. В её взгляде не было отчужденности, какое бывает у простых смертных при виде осужденных. И вдруг в ту самую секунду я внезапно вспомнил, ради чего мне был ниспослан этот сон после развода с Алисой. Я вспомнил дословно все, что мне говорил старик, и даже интонацию, с какой это было сказано.

— Что, не понравилось? — спросил он насмешливо. — А я ведь предупреждал, что ты не будешь счастлив с Алисой. Ладно. Не отчаивайся. Я отпускаю её на Землю…

Так, значит, она — моя вторая половина? Не может быть. Хотя арифметика тут не сложная. Сон мне приснился в двадцать семь. Родилась она через год, то есть сейчас ей должно быть четырнадцать…

— Заводи! — сказал охранник водителю.

Но в это время прокурор, уже почти вошедший в здание, вытащил из кармана телефон и поднял палец кверху. Во дворе воцарилась мертвая тишина. Все замерли, устремив взоры на прокурора. Лицо его было напряженным и хмурым. Он стоял как глыба, не шевелясь, чуть наклонившись к трубке, и внимательно слушал. Но вот он, наконец, пошевелился и сдержанно, однако не скрывая радости, произнес:

— Поймали!

Все, кто был во дворе, грянули «ура!».

— Кто это? Уже известно? — заволновался Сорокин.

— Известно. Это ваш друг — Клокин! — ответил прокурор…

Я всю ночь пролежал с открытыми глазами, уставясь в крохотное окошко под потолком. Несмотря на то, что небо было в тучах, я видел перед собой звездный свод. Улыбка не сходила с моего лица. Впервые за все это время мне было тепло и уютно на этих жестких нарах. Она здесь, со мной, на Земле.

Я больше не хотел «вышки». Я хотел жить, чтобы видеть её. Ничего больше, только видеть. Сколько мне дадут: десять, пятнадцать? Пусть дадут пятнадцать. Все эти годы на зоне меня будет согревать мысль, что она на Земле, что она рядом, что когда я выйду на свободу, то смогу её увидеть. Мне уже к этому времени будет пятьдесят семь, а ей двадцать девять. У неё будут муж и дети. Но это не важно. Я найду способ, чтобы видеть её хотя бы издалека. Видеть, больше ничего.

На рассвете я заснул, и мне приснилось, что я стою за мольбертом. Я хочу выплеснуть свои чувства на холст, я хочу зрительно выразить истину: только полным душам открывается Вселенная. А человек без второй своей половины — это всего лишь полдуши. Я рисую мужчину и женщину. Они держат друг друга за руки. А над ними простирается громадное звездное небо. Это звездное небо вырывается из их сплетенных рук, пробивая тучи и стены бетонных зданий. Этот звездный свод живой и добрый. Я пишу его с натуры и чувствую, что он одобряет мое творение. Еще я чувствую, что он меня прощает…

С этим чувством я и проснулся. Господь великодушен, допустив меня в свою небесную мастерскую. Однако то художественное решение, воплотившее мои чувства во сне, вполне укладывалось в земные категории. Несомненно, моя рука в деталях отобразит то, что я сотворил ночью. Но такую картину я мог написать и не прибегая к снам. Хотя мне только и остается, что творить во сне. Когда я ещё наяву возьму в руки кисть? Сдается мне, что уже никогда.

Я с грустью подумал, что звездный свод не так уж и глух к людским чаяниям и что если бы моя судьба сложилась как полагается и я действительно бы воплотил все, что на меня возлагалось свыше, то к сорока пяти годам я бы уже создал все свои картины. Я исполнил бы свой долг перед мирозданием и в награду получил бы её.

На этой мысли дверь моей камеры лязгнула и возникший на пороге охранник угрюмо произнес, снова перейдя на «вы»:

— На выход. Вас хочет видеть следователь.

23

Он был настроен очень благодушно. Он был вальяжен, уверен и спокоен. Ну ещё бы, поймать «потрошителя», да ещё вырвать из его лап совершенно невредимую жертву. О чем речь? Сорокин — герой! Одно меня беспокоило: намерен ли Клокин признаваться в своих злодеяниях? Как бы угадав мои мысли, следователь произнес с какой-то странной улыбкой: