Когда жизнь подкидывает тебе лимоны - [18]

— Боже правый, что это?! — восклицает Пенни.

Я опускаю крышку ноутбука.

— Да так. Ничего. Ладно, Пен, ты права. С этим действительно пора кончать. Пойдем прогуляемся.

Мы садимся на метро в сторону центра, и мир сразу становится красочнее. Один из многих позитивных моментов дружбы с Пенни заключается в том, что она сама не киснет и другим не дает. Именно это требуется сегодня — чтобы меня взяли за руку и увели из дома.

Есть и другие преимущества общения с женщиной постарше — она может заверить, что климакс в итоге заканчивается, ты оказываешься на другой стороне, и все будет тип-топ. Тревожность уменьшается. Потливость исчезает. Углеводный жор прекращается, и появляется спокойная, уверенная в себе женщина, свободная от месячных, перепадов настроения и страхов забеременеть.

— Тебе будет на все начхать, — в который раз говорит мне Пенни. — Что хочешь, то и делай.

Возможно, это объясняет, почему по прибытии в наше любимое книжное кафе я выбираю маленький брауни (в окружении такого количества книг он представляется вариантом с наименьшим риском), а Пенни берет огромную трубочку с кремом (потенциально опасную, сказала бы я на месте профессионального оценщика рисков).

— Пен, скажи честно, — говорю я, клюя брауни, — тебя когда-нибудь зацикливало на ком-нибудь? Я имею в виду, как я гуглю про Эстелл Ланг.

— Тогда, слава богу, интернета не было, — говорит она.

— Разумеется, нет, но тебя когда-нибудь клинило так, что ты, ну, я не знаю, совершала какую-нибудь дичь? Что-нибудь глупое? — Я смотрю на нее через стол, ожидая, что она скажет «да».

Пенни задумывается.

— Ну, — неуверенно произносит она, — однажды я напилась в хлам и бросала яйца в машину…

— Ты бросала яйца в машину? — восторженно переспрашиваю я. — И чья это была машина?

— Да так, — отмахивается она, поворачивая трубочку другим концом, откуда опасно свисает крем. Прямо перед ней на столе — огромный фолиант под названием «В объективе: иконы стиля 70-х». Я не знаю, зачем Пенни вообще приволокла его сюда — она даже не заглянула в него.

— И что потом? Тебя поймали? — интересуюсь я.

— Конечно, нет, — говорит она.

— Но тебе полегчало?

— Пожалуй, да…

— Возможно, именно поэтому Энди держит свое местопребывание в секрете, — переключаюсь на другую тему я. — И не пускает к себе Иззи — на случай, вдруг она расскажет мне. Возможно, он считает, что я объявлюсь и испорчу ему машину или имущество…

Пенни снимает бирюзовый кардиган и накидывает себе на плечи поверх платья в розово-желтую клетку. В компании с ней я всегда чувствую себя жуткой занудой в своих базовых топах и джинсах. В молодости я увлекалась модой и искала вдохновения в женских журналах. Стены моей комнаты были оклеены вырезками из «глянца», а не постерами с изображением поп-звезд. В студенчестве я обожала секонд-хенды и комбинировала яркие забавные разностильные наряды.

Став мамой, я придерживалась правила «помаду — подальше от карапуза», старалась выглядеть прилично и, пожалуй, гордилась собой. И только несколько лет назад перешла на самый простой и разумный стиль, подходящий для дома и офиса. Мой приоритет — это практичность, и в результате в моем гардеробе скопилась уйма базовых вещей черного, серого и синего цвета — с редкими исключениями.

— Пенни носит веселую одежду, — заметила Иззи вскоре после нашего с ней знакомства. Надеюсь, моя одежда не вопит: «Я в депрессии!»

— Ты уверена, что та особа не переехала к нему? — спрашивает Пенни, слизывая крем с губ. — Извини, но это более вероятно.

— Он говорит, что нет, — я пожимаю плечами, — и я не понимаю, зачем ему мне лгать на данном этапе.

— Ну, возможно, ему неловко, что Иззи увидит его жилье? — выдвигает предположение она.

— А почему бы?

— Может, рядом стрип-клуб? — усмехается Пенни.

Я едва не давлюсь пирожным.

— Хорошо бы, но очень маловероятно.

— Или улица дерьмовая?

— Он никогда бы не поселился в убогом квартале, — качаю головой я. — Тебе известно, какой он чистоплюй. Мы как-то снимали квартиру в Париже через Airbnb. Все было безупречно — просто очаровательно. Но Энди вбил себе в голову, что в холодильнике застарелый запах сыра. Он ныл и ныл, открывал и закрывал дверцу и беспрестанно принюхивался. Довел меня до белого каления, притом что я ничего не чувствовала. Но у него очень тонкое обоняние, гиперчувствительный нос…

— Разве это не помеха для врача? — ухмыляется Пенни.

— Вообще-то нет. Он ведь эндокринолог, ты забыла? Гормональные сбои, заболевания щитовидной железы и все в таком духе. Он не имеет дело с выделениями…

— А как же анализы? Разве он не берет пробы, пункции и тому подобное?

— Нет, у него для этого есть другие люди.

— Это как-то неправильно, — заявляет она, и я улыбаюсь.

Пенни нравятся не заморачивающиеся мужчины — художники или субъекты, перебивающиеся случайными заработками, которые ютятся в скверных квартирках, где постоянно шляются кошки, или, как в случае с Хэмишем, композиторы, живущие на канальной лодке.

— Значит, он никогда не рассказывал тебе никакой чернухи?

— Никогда. Вот что значит жить с врачом. Ты рассчитываешь на всякие смачные байки, а слышишь одно нытье про то, что в столовой больше не продают булочки с маслом, и поэтому приходится покупать булочку и крохотную упаковку масла в фольге, которое плохо намазывается. Одному богу известно, сколько он ныл на эту тему…