Когда жизнь подкидывает тебе лимоны - [17]

К тому времени Спенсер уже выяснил у отца, что у того другая женщина. И в конце концов Иззи спросила «в лоб»: «У папы новая подружка?» Пришлось признаться, что да, у него «подружка». Ни она, ни Спенсер пока ее не видели, хотя я думаю, что в какой-то момент это случится. Остается надеяться, что они сообщат мне о ней что-нибудь неприглядное, типа, что от нее мерзко пахнет или что у нее визгливый голос, от которого грудные дети ударяются в такой рев, что их надо срочно эвакуировать из комнаты.

Учитывая несомненную привязанность Энди к Той Особе, я понимаю, что это очень маловероятно. Но у нас все в порядке, упорно говорю я себе. И мы хорошо питаемся.

— А папе оставим? — спрашивает Иззи, когда мы садимся за стол.

— Конечно, солнышко, — говорю я.

— Я ведь завтра с ним встречаюсь?

— Да, он заберет тебя на весь день.

— Ура! — счастливо улыбается она. — И что мы будем делать?

— Я не знаю точно, какие у него планы, но уверена, что будет весело.

У нас пока нет четких договоренностей о том, когда они встречаются — мы движемся «на ощупь», ступаем осторожно, вежливо решая этот вопрос. Они с Иззи обычно ходят в кино, гуляют по магазинам или едят пиццу — что-то в таком духе. Я знаю, что он снимает жилье в Вест-Энде, но хотя мне удалось сузить район поисков до квартала, точное название улицы он не сообщает, причем упорно твердит, что его новая пассия там не живет, однако иных причин для подобной скрытности я не вижу. Что еще прикажете мне думать?

Я смотрю на Иззи, сидящую напротив. Ей нравится встречаться с отцом. Могу поручиться, она думает о нем и о том, что он для нее приготовил.

Она поднимает на меня глаза и спрашивает с полным ртом:

— А что ты будешь завтра делать?

— О, у меня дел невпроворот, — говорю я, подразумевая: Я буду сама энергичность, не стану слоняться по дому, чувствуя себя покинутой и вялой, думая о том, что следует помыть в туалете, но я этого делать не буду, и что нужно разобрать ящик с банными игрушками, потому что на них уже появилась гадкая слизь, но и этого я тоже делать не стану.

— Папа сказал, что купит мне новые кроссовки, — радостно говорит она, вскакивая со стула.

Воскресенье, 21 июля

Иззи с Энди ушли, и я остаюсь одна. Ни планов, ни обязательств, и впереди — целый день. Надо распорядиться им с умом.

Можно почистить вытяжку и пропылесосить под кроватями. Можно начать заниматься бегом и попытаться сбросить климактерический живот, который выглядит так, точно у меня на поясе привязана подушка. Или увидеться с Джулз и договориться насчет тренингов по личностному росту (она интересуется, когда я хочу начать, но я все время откладываю). Есть уйма дел, которыми может заняться брошенка средних лет, чтобы наладить свою жизнь. Вместо этого я гроблю день на то, чтобы пялиться на фотографии Вездесущей Докторши Ланг — их, как назло, в интернете пруд пруди, — и плачу.

— Дорогуша, тебе нужно другое хобби, — по-доброму увещевает Пенни, появляясь со спасительной миссией.

— Вязать крючком, что ли? — блею я.

— Вязать полезно для здоровья.

— У меня слишком толстые пальцы, — рычу я.

Пенни обнимает меня, становясь серьезной. Сегодня она выглядит особенно по-летнему, в цельнокроеном платье в «шахматную» розово-желтую клетку, как торт «Баттерберг», и с объемными бусами из разноцветных камешков.

— Я просто считаю, что тебе хватит смотреть эти фотки, — твердо говорит она. — От них один вред.

— Да я чуточку, — вру я. — Смотри, если задать поиск, то вываливает целая тонна…

Пенни наклоняется и хмуро смотрит в монитор, где Эстелл Ланг с безупречным макияжем стоит на трибуне и с авторитетным видом произносит программный доклад на очередном долбаном симпозиуме. Вот снова она, на официальном портрете — в белоснежной блузке и синем жакете с красным шарфом (вероятно, шелковым?), изящно повязанном на тонкой шее. Классический элегантный образ, до которого мне всегда было как до Луны.

— Почему ты так с собой обращаешься? — спрашивает Пенни.

Я пожимаю плечами:

— Может, у меня тяга к членовредительству?

Она задумывается.

— Типа упасть совсем низко, в бездну печали?

— Да, типа этого, — мрачно говорю я.

— А потом, — радуется Пенни, — когда достигнешь скалистого дна, начнешь создавать себя заново?

Я вымучиваю улыбку признательности за то, что она сейчас здесь и зашла сама, когда я не стала открывать дверь. Эта ее манера всегда бесила Энди:

— С чего она решила, что можно вот так вламываться? Мы могли быть заняты!

— Чем именно? — обычно возражала я. — Чем именно мы могли быть заняты?

— Дело не в этом! Просто это чертовски беспардонно.

— Надеюсь, ты права, — говорю я сейчас.

— Разумеется, я права. Я всегда права! А теперь давай закрывай ноутбук.

— Одну минуту, — бормочу я. — Я тебе кое-что покажу. Если задать другой поиск, просто для сравнения, получим вот что…

И вот оно — единственное мое изображение, попавшее в Сеть. У меня нет ни глянцевых официальных портретов, ни фотографий с симпозиумов, где я — воплощение авторитета и гламура. На снимке с прошлогоднего школьного потешного забега — толстая тетка в рубашке с пятнами от пота, в порванной балетной пачке и с заляпанными грязью кроличьими ушками.