Когда жизнь подкидывает тебе лимоны - [11]

Сейчас она становится серьезной.

— А что ты будешь делать?

— Честно говоря, не знаю, — я смотрю на свои обшарпанные ботинки, торчащие из-под джинсов. На Пенни — красная стеганая куртка с капюшоном, отороченным мехом, юбка до лодыжек из синей блестящей ткани и желто-коричневые спортивные ботинки.

— Значит, он пообещал, что больше к ней на пушечный выстрел не подойдет?

— Да, именно так он выразился, — киваю я.

— И ты ему веришь?

— Я не знаю, чему верить. — Я смотрю на девчонок, которые сидят, прижавшись друг другу, на веревочных качелях и увлеченно болтают, а Бобби тем временем обнюхивает ближайшие кусты. — Но, наверное, придется, — добавляю я.

— Хочешь сказать, что тебе придется ему поверить или что придется остаться с ним? — Она скептически смотрит на меня.

— И то, и другое.

Я понимаю, насколько беспомощно это звучит. Судя по всему, Пенни выперла своего супруга, когда их сыну Нику не исполнилось и года, причем рассказывала об этом так, будто это было не сложнее, чем оставить мешок со старым барахлом у благотворительного секонд-хенда. «Я избавилась от всего лишнего», — как всегда емко и точно выразилась она.

— Дорогая, ты же знаешь, что с Иззи все будет в порядке, — осторожно, по-доброму, говорит подруга. — Да, когда ребенок маленький, разрыв представляется ужасным. Но, поверь мне, так будет лучше для всех.

Я киваю, хотя мне тошно при одной мысли о том, чтобы обойтись так с Иззи.

— Она умная, рассудительная девочка, — добавляет Пенни. — Она привыкнет. Дети адаптируются к разнообразным ситуациям.

— Для нее это будет страшным ударом, — бормочу я. — Она обожает отца.

— Но у нее, наверное, есть подруги, чьи родители не живут вместе, — говорит Пенни, точно это может послужить утешением.

— Да, есть такие.

— А мама и папа Мейв?…

— Нет, они очень близки и безумно счастливы. — Я вглядываюсь в оживленное, смеющееся лицо дочери и не могу даже мысли допустить о том, чтобы перевернуть ее жизнь вверх тормашками. — И потом, еще есть Спенсер.

— Но он взрослый и живет собственной независимой жизнью!

— Он все равно огорчится. Уверена, он считает, что у нас с папой все отлично.

— Да, но дело не в них, а в тебе — в том, что хочешь ты. И посмотри, что с тобой сделал Энди.

— Да, знаю, — не очень уверенно говорю я.

Но мы семья, хочется сказать мне, и я не уверена, что могу вычеркнуть эти двадцать пять лет. Хотя я все еще обижена и уязвлена, я пытаюсь поступить правильно. Я не знаю, как объяснить это Пенни так, чтобы не показалось, будто я не одобряю ее разрыва с отцом сына. На самом деле я думаю, что она гораздо смелее, чем я вообще могу быть. Прямо сейчас мне просто жутко.

— Пен, — говорю я, — могу я спросить, почему ты рассталась с папой Ника?

— Я тебе об этом рассказывала, — быстро отвечает она.

Вообще-то она упоминала о нем вскользь и, пожалуй, лишь то, что отец из него был никакой — «Он скорее позволил бы оттяпать себе ногу, чем сменить подгузник» — и что после их разрыва он переехал жить в Канаду. Когда я спросила, жив ли он еще, она пожала плечами: «Вроде бы».

— Ну да, немного, — говорю я. — Просто я подумала… может, произошло что-то конкретное?

— Типа последней капли? — Она поднимается со скамейки, поскольку Бобби скрывается из виду. — Ну да, был инцидент с супом…

— Что за инцидент?

Она хихикает:

— Я тебе рассказывала, что за фрукт был Брайан. Крутой архитектор, перетрахавший половину офиса, окруженный цыпочками, как он их называл…

— Так он спал с другими женщинами?

— Почти стопроцентно, — небрежно бросает Пенни, пристегивая поводок к ошейнику Бобби. — Но не в этом дело. В нашем кругу это повсеместно. Проблема состояла в том, как он воспринимал меня, понимаешь?

Я киваю, хотя на самом деле не понимаю. К нам подбегают девочки и просят купить мороженое. Иззи берет поводок Бобби, мы выходим из парка и направляемся к лотку.

— В наши дни так уже не принято, — продолжает Пенни, — но тогда начальники типа Брайана хотели, чтобы жена была «на хозяйстве». Ну, ты знаешь — этакая хлопотунья в фартучке, устраивающая ужины для коллег…

— Он ждал этого от тебя? Да не может быть! — восклицаю я.

— Увы, да, — хихикает она. — Значит, не представляешь, чтобы я доливала бокалы и разносила волованы?

— Ни за что.

— Что за болваны? — оборачивается Иззи.

— Волованы — маленькие пирожки с начинкой, скажем с грибами в сливочном соусе.

— Фу! — восклицает Мейв.

— Ты их готовила? — спрашиваю я.

Пару раз мне довелось отведать «экспериментальную» стряпню Пенни: ее «свинину в манго-маринаде», представляющую собой анемичные отбивные и ломтики фруктов в чаше сидра, а также лаймовый чизкейк консистенции мела для классной доски. Обычно она питается замороженными готовыми блюдами.

— Разумеется, нет, — заявляет она, когда мы пристраиваемся в хвост небольшой очереди к лотку с мороженым. — Но однажды Брайан позвонил с работы — а я тогда с малышом крутилась как белка в колесе — и сказал: «Пен, дорогая, сегодня к нам придут на ужин Роджер с Клео. Приготовь, пожалуйста, что-нибудь вкусненькое, а?»

— И что ты сделала?

— У меня была большая банка томатного супа, и я его разогрела, — с сияющей улыбкой говорит она. — Брайан зашел на кухню в тот момент, когда я разливала его по мискам — таким симпатичным, с ручной росписью, из Марракеша, — и говорит: «И это все, на что ты способна, Пенни?» А я говорю: «Нет, дорогой, не все…», достаю из холодильника кусок чеддера и швыряю ему в физиономию со словами: «Хотела еще тертым сыром посыпать, но хрен с ним!»