Когда же я начну быть скромной?.. - [10]

* * *

В принципе, мне нравятся жизненные позиции жены. Они значительно облегчают жизнь. Но не все, в том числе и я, могут придерживаться их постоянно. Кому-то мешает воспитание (да как можно!), другим — осторожность (кабы чего не вышло), третьим житейская инерция (я всегда думал по-другому, выходит я дурак?), ну и так далее…

Иринка не боялась ни осуждения, ни пересудов, ни негативных оценок. Она знала себе цену видимо ещё с момента своего рождения. Поэтому делала только то, что было ей удобно.

В седьмом классе она отказалась вступать в комсомол, понимая, что вся общественная работа в классе ляжет на её плечи.

— А у меня была пора загула! Я хотела много свободного времени! — объясняла она мне, комсомольцу с десятилетним стажем.

— И тебя не выгнали из школы?! — ужасался я.

— У меня хватило ума сформулировать адекватную причину, — просто отвечала моя жена-анархистка.

— Какая отмазка может здесь помочь? — недоумевал я.

— «Я недостаточно зрелая для такого судьбоносного решения» — чем плохо? — наивно поинтересовалась Ирина.

— Офигеть! — только и мог произнести я.

Ей было удобно хорошо учиться и не конфликтовать с учителями, поэтому она была на хорошем счету. Видимо ещё и это спасло её от «комсомольского остракизма». Она хотела поступать на юридический, поэтому в девятом классе ей стало удобно вступить в «этот комсомол», тем более что к тому времени практически все одноклассники уже были в рядах коммунистической молодёжи и разобрали важные и неважные должностные портфели.

Получив корочки, в которых было записано, что она является членом ВЛКСМ, Ирина ни на йоту не изменила своей жизни — легко осваивала математику, продолжала не понимать физику, иногда учила историю. В свободное от школы время занималась, чем хотела: читала детективы, математическую и юридическую литературу, писала наивные стихи, дозировано вела личную жизнь.

В педагогическом вузе ей было удобно сдавать экзамены на «отлично», усилий она к этому прилагала минимальные, только к гуманитарным предметам. Математику она щёлкала как белка семечки. В результате она получила красный диплом и осталась в городе, а не поехала отрабатывать в деревню. А после первого рабочего года она решила, что ей нужен ребёнок («хватит гулять, уже 22!»).

И она поехала в детский летний лагерь старшей пионервожатой.

* * *

Она любила Диму. Но своей особой «удобной» любовью. Знаете сказку о мачехе на новый лад? Свою дочку она заставляла с утра пораньше за хозяйством смотреть, а падчерица у неё весь день на перине валялась. Конец сказки предугадать не трудно.

Вот так же и Ирина с Димой. Она не сюсюкала и не жалела, если «сам виноват», не защищала, если он сам мог разрулить проблему. Но десятым чувством ощущая его ситуативную беспомощность, принимала удар на себя: становилась деспотичной тиранкой.

— Я сказала не пойдёшь.

— Почему, мама?

— Потому что, — никаких других аргументов она не признавала.

— Я сказала нельзя (не трогай, не бери, не пей, не ешь, не куплю, не дам и далее по списку).

— Почему?

— Потому что.

Справедливость ради, надо сказать, что подобные диалоги возникали редко. Иногда он пытался протестовать (у него ничего не получалось), иногда облегчённо вздыхал (против мамы не попрёшь, с меня взятки гладки), а потом стал сам задумываться, а действительно почему?!

Она любила сына «на потом». У меня этого «потом» не было, и я любил его сейчас, потакая и балуя. Не смотря на противоречия в педагогических взглядах Димка рос не вредным. Иринины косметика и рабочие бумаги были, что называется в свободном доступе. И ни разу не было случая, чтобы сын что-нибудь испортил. Он как-то понимал — тут его книжки-игрушки, а это — мамино.

Когда Дмитрий будет постарше и меня уже не будет с ними, Ирина изменит тактику стратегического общения с тирании на разумную демократию, приучая моего сына брать ответственность на себя.

* * *

Рожать Иринка не боялась. Как всегда она была во всём уверена. Уверена, что родится сын (хотя все пророчили нам девочку) и называла точную дату рождения.

Только один момент тревожил мою жену.

— Слушай, а вдруг там детей перепутают и мне чужого принесут. Новорождённые все похожи, как я их отличу? — время от времени задумывалась Ирина.

Проблема была решена Ириной легко. Она родила мальчика похожего на меня. То есть абсолютно! Те же горизонтальные складочки на лбу, такой же нос, форма губ и глаз. Димка родился без волос, но к году у него была кудрявая шевелюра, как у меня.

— От меня только форма и посадка ушей! — сокрушалась Ирина.

— Ну, хоть за это дразнить не будут, — успокаивал я.

По мере роста и взросления у Димки будет моя походка, мои жесты, даже мои шутки, которые он просто не мог слышать! Мы были одинаковыми! Кроме ушей.

И надеюсь, кроме судьбы…

* * *

— Как ты мог её уговорить?! — изумлялась моя будущая тёща за месяц до бракосочетания.

— Да я и не уговаривал! — пожимал я плечами.

— Но она не собиралась замуж, у нас в доме по этому поводу даже скандал был!

Скандал, как я позже узнал, разгорелся опять же из-за стремления Ирины к удобству. Ей было удобно говорить то, что она думает, если это не влекло дальнейших жизненных катаклизмов и не думать о том, что по этому поводу думают другие.