Когда же тленное сие - [2]

— В древние времена римляне строили дороги, которыми европейцы пользовались тысячелетиями, — сказал Ян. Сквозь ткань его голос звучал глуховато. — Потом европейцы создали дороги, которыми можно пользоваться тысячелетиями. Вот мы сейчас идём по такой.

— Значит, теперь мы построим новые дороги, которыми?.. — с надеждой спросила девочка. Ян вздохнул и ничего не ответил.

Мимо час за часом тянулись заросшие цветами луга и частые перелески. Порой через дорогу сигал заяц, пару раз на обочину выходили и провожали путников влажными глазами хрупкие косули. Присутствия человека совсем не ощущалось, да и было ли оно здесь когда-нибудь?

— Как думаешь, мы найдём Хранилище? — нарушила молчание Анна.

— Марк говорил, Эмбанк должен быть неподалёку от схода с Моста, — задумчиво отозвался Ян. — Мы уже недалеко от пролива и первого крупного моста на пути. Вот и узнаем.

— Смотри! — вдруг воскликнула Анна.

Облака, затянувшие небо к середине дня, поредели, и в просветы между ними вклинились солнечные лучи. На одном из солнечных «островков» примерно в километре от них среди зелени трав сверкало тело многоножки. Бликующей зеркальной гусеницей она быстро ползла параллельно дороге, изредка вскидывая переднюю часть.

— Это тот же самый?

— А ты много видела трансмехов во время пути? — отозвался Ян. — Уверен, что тот же. Идёт туда, куда и мы.

— У нас появился попутчик, — засмеялась Анна. — Давай его как-нибудь назовём!

— Ты уверена, что это «он»?

— Такой солидный. Точно «он».

— Многоног?

— Мсьё Многоног! Или герр?

— Сэр? Сударь?

— Знаю! — торжественно сказал Ян. — Г-н!

— Что гн? — не поняла Анна.

— Г-н Многоног! Старинное сокращение от «господин».

— Замётано, шкипер! — басом отозвалась девочка.

Пообедали они на ходу. Во второй половине дня перелески исчезли, уступив место бескрайним лугам. Там и тут на них выделялись островки фиолетовых цветов.

— Приятно как пахнет, — Анна сбежала с дороги и наклонилась над цветком.

— Лаванда, — ответил Ян. — Здесь были лавандовые поля.

Когда солнце стало клониться к западу, они поставили палатку прямо на шоссе — вокруг не было более подходящего места, чтобы развести костёр.

— Веток нет, — развела руками девочка.

— Ничего, погреем лазером, — хмыкнул её спутник. — Не каждый же день баловать себя живым огнём.

Он поставил треножник и подвесил котелок.

— Дневное светило погрузилось в воды Тихого океана, оставив команду «Владычицы вод» наедине с их страхами и надеждами, и ночными тварями моря, — басом прокомментировала Анна закат и помолчала. — Как думаешь, Ян, — спросила она нормальным голосом, — бессмертные тоже смотрят на закаты?

Ян подошёл сзади и положил ей руку на плечо. Слабый ветерок шевелил травы в вечернем свете и доносил до них одуряющий аромат лаванды. Половина солнечного диска уже скрылась за горизонтом, а оставшаяся часть покраснела и шла рябью, как при плохой трансляции.

— В древности говорили, что ради таких мгновений стоит жить, — голос Яна был грустен и тих. — Если они уже не могут любоваться закатами, в чем смысл их жизни? Стать бессмертной, потеряв чувство прекрасного, не видеть красоту в мелочах-ты бы хотела?

Они стояли так, пока их не окутали мягкие прохладные сумерки.

2. Ступив в последний путь на мост оставленной надежды

Ночью Анну разбудили сполохи света на ткани палатки.

— Ян! — толкнула она своего спутника. — Погляди!

Снаружи творилось что-то странное.

Ян, кряхтя, выбрался на шоссе, за ним вылезла и Анна.

Г-н Многоног, устроившись метрах в пятидесяти от них, выводил в ночной тьме цветные линии, сферы, многоугольники. Вися в воздухе, они ярко светились.

Вдруг все эти композиции сложились воедино… и Ян с Анной оказались зрителями прекрасно выполненного голо.

Темнокожий молодой человек в красных одеждах стоял на пороге огромного храма. Навстречу ему шёл другой мужчина, тоже темнокожий. Его чёрные одежды оттенял лишь белый воротничок. В храме стоял полумрак, стены и своды терялись во тьме. Горели ряды свечей.

— Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего, отец! — крикнул молодой. — Но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают её принадлежащие к уделу его.[3] Завистью диавола, слышишь!

— Тише, сын, — спокойно ответил старший. — Здесь не место для крика.

— А я хочу кричать! У меня будет всё время мира!

— Но готов ли ты к жизни вечной? Мудр ли, соделал ли все дела свои земные, чтобы приступать к божественным?

Он протянул к молодому руку, но тот оттолкнул её.

— Бессмертие, пап! Ты что, не понимаешь? Вечная жизнь!

— Понимаю, — сухо ответил отец. — Но не алкаю его, ибо готов к жизни вечной в растворении с Господом в Царствии Небесном. А ты продаёшь его за царства земные.

Молодой дико рассмеялся.

— Что? Сдохнуть теперь, когда мы можем всё?

— Помнишь ли ты, как любила тебя мать? Её душа ждёт тебя на Небесах.

— Мама умерла! Умерла за годы до Прыжка! Но я не обязан. И нет никаких Небес — одна могильная тьма!

— Последний же враг истребится — смерть[4], - вздохнул отец.

— Вот мы и истребили её! — его сын закружился по храму. Его красные одежды развевались.

— А разве истреблена глупость? Невежество? Алчность? Злоба? Вы так и понесёте всё это с собой? Смерть была бы последним врагом, но оглянись — сколько вокруг нас других врагов человеческих? Разве вы их победили?