Когда зацветают подснежники - [42]

Нет, только в Питере. Более того, он встретил этого господина не далее как несколько минут назад, когда свернул на Невский. Странные совпадения… Господин, так же как и он, решил прогуляться пешочком до вокзала? По всему Невскому? И под проливным дождем? Конечно, если учитывать, что в столице бастуют кондукторы трамваев, то такое совпадение возможно.

Но ведь он, Богомолов, не поехал на извозчике только потому, что за пролеткой легко проследить, а когда едешь с поднятым от дождя верхом, сам ничего не видишь вокруг.

Незнакомец доверия не внушает. К этому обветренному, грубо вырубленному, словно топором, лицу не подходит модная шляпа. Пальто добротное, но поношенное основательно. Хозяин, видимо, привык носить правую руку в кармане, вон как оттянут. Э, да карман отягощен чем-то тяжелым. Господин руку вынул, чтобы взять билет, а карман все равно отвисает. Пожалуй, шпик.

Да, да, шпик. Богомолов теперь в этом не сомневается. Конечно, «паук» слышал и когда отправляется поезд, и номер вагона, кассир любезно все это произнес вслух. И вот цена любезности… Теперь изволь отделываться от шпика.

Пантелеймонов, не взглянув на Богомолова, вышел из зала. Черт встал у окна. Он видел, как не торопясь господин перешел через площадь к стоянке извозчиков. Поторговался с ванькой и отбыл.

Значит, его все-таки «взяли на мушку», как любит выражаться Мирон. Теперь кто кого. Богомолов вышел на Знаменскую площадь. Постоял, прикурил и не торопясь направился в ресторан гостиницы. Он еще при приезде в Петербург отметил, что у этого ресторана огромные окна, из них площадь вокзала видна как на ладони.

Швейцар услужливо распахнул тяжелую дверь и потянулся за чемоданчиком. Богомолова бросило в дрожь… Как он мог забыть, что в чемоданчике двенадцать фунтов гремучертутных детонаторов и десять аршин бикфордова шнура! Тряхни чемоданчик посильней или неосторожно стукни о пол…

Черт решительно отвел руку швейцара. Небрежно сбросил пальто.

К счастью, у окна свободный столик. Официант убрал лишний стул. Теперь можно и осмотреться.

Площадь полна народу. В этой толпе заметить филера? Случай невероятный. Тем более внешность у него самая заурядная. Вот разве что шляпа! Но шляпу «паук» может и переодеть. Даже наверняка сменил, ведь это элементарно. А лица Богомолов не разглядел.

Что же все-таки делать? Остаться на сегодняшнюю ночь в Питере? Во-первых, если за ним прицепился хвост, нет никаких гарантий, что слежку ведет только один шпик. Едва поезд тронется, филер сразу же обнаружит, что его поднадзорный отсутствует. Выйдет на первой же станции, даст знать в Москву, протелеграфирует петербургскому начальству… Начнут розыски в обоих городах. Этак с почетным эскортом и домой прибудешь.

Надо искать иной выход.

На Москву идет еще один поезд. Билеты ему, конечно, поменяют… Нет, не годится. Тот же шпик с той же станции все равно на всякий случай предупредит московских коллег, и они чин чином встретят его на вокзале.

Попробовать улизнуть в самой Москве? То ли улизнешь, то ли тебя тут же, на перроне, и арестуют. Но, с другой стороны, если в Петербурге проследили, то и арестовать могли тоже в Питере, чемодан — такая улика, что потянет на виселицу. Значит, им важно в чем-то убедиться. Может быть, им нужны его связи?

Головоломочка!..

И все же выход есть!

Пантелеймонов был очень доволен, что в купе не оказалось соседей. Не нужно объяснять попутчикам, что он страдает бессонницей. Можно открыть дверь и только время от времени выходить в коридор. И на станциях. Это на всякий случай.

Жалко, что нельзя предупредить проводника. Нынче они ненадежные, не то что в иные времена. Правда, Николаевская дорога во всеобщей стачке не участвует, но все равно ненадежные.

За окнами скрылись последние огни столицы, и только едва заметное светлое марево чуть проглядывает над горизонтом.

В коридоре пусто. Видимо, пассажиры расползлись по своим купе. Поздно. Порядочные люди в это время уже спят. И все же надо пройтись по вагону. Ведь он несколько запоздал, приехал на вокзал, когда уже все расселись по местам.

Немного ныне любителей раскатывать из города в город — время смутное. Дома оно надежнее.

Соседнее купе пустое. В следующем какая-то престарелая дама воюет с баулами, баульчиками, свертками. Дальше опять пусто.

Заглянул в служебное отделение. Проводник задумчиво жует и смотрит в окно.

— Нынче, я смотрю, работы у вас не слишком-то?

Проводник нехотя оторвал взгляд от окна, проглотил кусок пирога и неохотно буркнул:

— Какая работа, если в вагоне пять пассажиров?

— Как, только пять? Себя я не считаю, старушку с баулами видел, а остальные трое кто же?

Пантелеймонов понял, что излишнее любопытство может насторожить проводника. И тут же поспешил оправдаться:

— Я, знаете ли, в поездах не сплю. Привык к тому, что в вагоне всегда найдутся такие же страдальцы. Вот и коротаем ночь. В картишки скинемся. Или так, по душам поговорим…

— Трое — офицеры. Их благородия, видно, из одного полка. Где-то уже лизнули и теперь храпят. А в Питере едва в вагон вползли…

Что такое? Пантелеймонов выскочил в коридор. Рывком открыл дверь купе. Пусто. Снова пусто! В среднем купе темно. Дружный храп с присвистом. Пантелеймонов дотянулся до выключателя. Действительно, офицеры.