Когда зацветают подснежники - [36]

— Ну, а теперь проваливайся…

— Куда прикажете?

— В преисподнюю, куда же еще чертям надлежит?

— Слухаю! Позвольте адресочек.

— Пожалуйста. Лесная улица, «Магазин кавказских фруктов».

— Недурно, особливо если в этом чистилище водятся кавказские вина, свежие шашлыки и непременно сулугуни. О сулугуни!..

— Ишь ты, чертяка, слюни распустил! Шашлыков не будет. Вина не будет. Будет кишмиш, будут грецкие орехи. Будет кисель из типографской краски! Кисель будет…

— Типография! А я-то думал!..

— Что, не нравится? Сатане подавайте бомбы? А может, пушку захотел? Отставить. Снова нужно под пол забираться. Скажешь — не привыкать? Нет, братец, привыкать. Не воображай, что в подполье все пойдет по-прежнему. Нет, батенька, хлебнувши хоть толику свежего воздуха, ты в подполье начнешь сразу же задыхаться. То, что еще год назад казалось нам конспиративным привольем, теперь будет напоминать тюремную камеру. Право, поверь, сейчас труднее будет.

Богомолов молчал. Да о чем и говорить? Конечно, выходили из подполья с песней, верили, что с ним покончено навсегда. Обратно с песней не полезешь. Тем более, казалось, и надобности в этом нет. Оказывается, есть. Но в новом подполье негоже работать по-старому. Нужны новые навыки и новый, более широкий размах. Как-никак, а на дворе-то пока еще революция. Она в самом разгаре. И как-то не хочется думать о возможном поражении. Но, веря в победу, нельзя забывать, что иногда для ее достижения надобно и отступить. По-умному, конечно.

— Мирон, а кавказский магазин — это серьезно?

— Так серьезно, что ты немедленно отправишься туда и примешь его под свое крылышко… Тьфу, дьявол, крылышки у ангелов, а у вас, чертей, рожки…

Но Богомолову уже не до шуток.

— Мои полномочия?

— Магазин работает. Есть хозяин, хозяйка, прислуга, приказчики. Твое дело — следить за работой, помогать и реже там маячить. Знаешь, кто будет твоим «товарищем министра»? Лена. Не хочется мне жену с тобой отпускать, черти — они ведь непутевые, но через нее будешь держать связь со мной, а я осуществляю, так сказать, уже внешние связи. Сам в магазине не был и не пойду. Никитич мне так и заказал. «Вы, — говорит, — конечно, можете осмотреть и сами, но я думаю, будет лучше, если к ней (он имел в виду типографию) прокладывается возможно меньше следов». Нет, не пойду. И даже на Лесную не загляну. А ты не теряй времени, ступай. Тебя ждут, предупреждены. Пароль сам знаешь.

У Александровского вокзала вечная колготня. Отправляются ли поезда или прибывают — извозчики толкутся тут день и ночь. Ваньки и лихачи на дутой резине, ломовые. Булыга мостовой густо посыпана овсом, клочьями сена, заляпана конским навозом. Людям здесь тесно, а воробьям раздолье. Привокзальное племя разъелось, обленилось, им даже драться с чужаками лень.

Богомолов знает Москву приблизительно. Да и где ее узнать! Улочки, проулочки, тупички… Но Лесная улица заметная. Только вот почему она Лесная? Тут не только деревьев, травинки-то не видно. Наверное, когда-то это была просто лесная дорога из Москвы в ближнее село. Унылые сундуки каких-то облезлых домов. Это тебе не арбатские и пречистенские гнездышки. Здесь не видно особняков — магазины, лавки, мастерские, доходные дома.

У вокзала улицу сторожит божий храм, а в ее конце другой сторож — Бутырская тюрьма. Ничего не скажешь — надежные стражи веры, царя и отечества.

А вот и «кавказский магазин». Невелик. Да и домик-то невзрачный, разве что по фасаду кафелем немного прихорошился.

Черт совсем уже было собрался войти в магазин, когда его внимание привлек городовой. Конечно, городовой мог оказаться здесь случайно, но кто его знает!

Городовой не спешил уходить. Неторопливо проследовал до угла, потоптался на месте, крякнул и зашагал обратно. Вот он подошел к магазину, заглянул в пыльное, давно не мытое окно витрины. Снова крякнул. И так же нехотя поплыл к противоположному углу.

«Ну и ну, не иначе здесь фараоний насест».

Пока городовой по-воеводски обходил свои владения, Черт проскользнул в магазин. После яркого дневного света торговое помещение и впрямь походило на преисподнюю. Какой-то затхлый, замшелый воздух застыл под нависшими потолками. О кавказских ароматах не может быть и речи. Пахнет сыростью, плесенью и пылью.

На полках две-три головки сыра овечьего, россыпь рожков, бусины грязного кишмиша и одинокий мешок риса. Все эти товары выглядят случайными заплатами на зияющей пустоте.

Хозяина зовут Василием Егорычем — имя русское. Но та троица продавцов, что встретила Черта недовольными взглядами, — явно грузины или мингрелы, во всяком случае, они с Кавказа.

Который же из них хозяин?

Пока Богомолов раздумывал, продавцы, казалось, потеряли к нему всякий интерес. Двое — это приказчики. Они режутся в шашки. А вот третий, постарше, что растянулся на ларе, наверное, и есть хозяин. Хорош! Ни дать ни взять как в Астрахани перс-купец. Заходи в любую лавочку — персяка обязательно сидит себе на ковре, чешет крашеную бороду и глазом не ведет. Бери свой товар, коли охота, сам снимай с гвоздя или с прилавка, плати и не мешай. С места не тронется.

В русском магазине продавцы в шашки не стукают и хозяева на ларях, как сытые коты, не растягиваются.