Когда забудешь, позвони - [94]

— Да.

— Вас что-то связывает?

— Да. И когда ты увидишь у дома мою машину, боюсь, тебе придется присоединиться к этой связке.

— О чем ты говоришь, дорогая? — В голосе зазвучала надежда, и Вассе показалось, что проницательный, расчетливый финансист очень хочет обмануться.

— Вчера вечером мы попали в аварию. Погибли два человека. Мы уцелели чудом, благодаря реакции и опыту господина Глебова. Фактически ему я обязана своим спасением.

— Прекрасно! — нелепо обрадовался Ив. — То есть происшедшее, конечно, ужасно. Но ты жива, а это очень хорошо.

— Тебе придется потратиться на ремонт.

— Пустяки! Я пришлю водителя, он отгонит машину в сервис. Не беспокойся, дорогая, — и с удовольствием надкусил отвергнутый прежде тост.

После его ухода Васса пожелала себе на будущее твердости.

Через десять дней Ив вылетел с Жаком в Москву.

— Дорогая, мне бы очень хотелось взять тебя с собой, — объяснял супруг накануне отъезда, отводя глаза, — но, к сожалению, никак не возможно. Ты будешь там совершенно одна, ведь я полностью занят Жаком и бизнесом. К тому же в России сейчас холодно, бесконечные дожди и грязь на улицах. Зачем тебе это? Отдохни, развейся, сделай приятные покупки. У Симоны через месяц день рождения, присмотри ей какую-нибудь безделицу. Загляни к Женевьеве с Катрин, они будут рады. О нас беспокоиться не стоит. Через две недели я вернусь, бизнес не терпит долгой разлуки. — Ив нежно погладил ее по руке. — Тебе лучше остаться дома и молиться за Жака. Я буду звонить, дорогая.

Вот так, оно бы и очень можно, да никак нельзя! И она осталась. Отдыхала — до головной боли, торчала перед телевизором — до одури, до изнеможения пялилась в окно, до дыр зачитывала «Унесенные ветром». И вспоминала то, что забыть невозможно. А еще думала — ежеминутно, ежечасно, ежедневно. И особенно — ночами. К исходу второй недели надумала. И столкнуть ее с этой думки теперь не под силу даже танку.

Через две недели, день в день, вернулся Ив, и по его лицу Васса с порога поняла, что дело пошло на лад.

— Дорогая, — сиял за обедом счастливый отец, — может быть, и не стоит преждевременно радоваться, но я отчего-то уверен в успехе. Этот русский ученый — гений! Думаю, он достоин того, чтобы вкладывать в него деньги. Немыслимо поверить, но Жак меняется на глазах. Будь любезна, дорогая, придвинь рыбу. — Васса переставила блюдо с тонкими розовыми ломтиками семги. — Спасибо! Так вот, его изобретение достойно Нобелевской премии, никак не меньше. Я молюсь за Жака всей душой и очень желаю, чтобы он остался с нами. — Голос вдруг дрогнул.

— Все будет хорошо, — ласково коснулась его руки Васса. — Надо настраиваться на лучшее, тогда худшее задержится в пути — так говорила моя мама.

— О, твоя мать была мудрой женщиной! — повеселел опять Ив. — Ну, а как ты? Отдохнула от занудного супруга? — Хорошее настроение его красило, впрочем, как и любого другого. Но ее мужа оно преображало, вытесняя чопорного и сухого Ива милым, простодушным Ванечкой. — , приглашаю тебя завтра в ресторан. Куда бы ты хотела пойти?

Приглашение было неожиданным. За все время ее пребывания в должности мадам де Гордэ они обедали вне дома раза три, не больше. И Васса уныло признала, что виконт прижимист. Может быть — на деньги, возможно — на время, а скорее всего — и на то, и на другое.

— Я доверяю твоему вкусу, — дипломатично уклонилась она от ответа.

— Прекрасно, тогда мы идем в «Тур д'Аржан». — И приосанился. — Это одно из самых фешенебельных заведений. Думаю, ты в таком еще не была, оденься приличнее.

Ванечка сконфузился от ляпа собрата и спрятался снова в свой тайный уголок.

Слава богу, у нее хватило ума не внять нелепому совету и поступить по-своему. В длинном вечернем платье мадам де Гордэ смотрелась бы здесь курицей на псарне. Но Ив не слишком погрешил против истины: «Тур д'Аржан» оказался и вправду великолепен. Особенно кухня: такого соуса к спарже Васса еще не пробовала. На десерт Ив заказал одуванчики. Это был намек, и супруга прекрасно его поняла — даром, что ли, второй год как парижанка.

— Ты великолепно выглядишь, дорогая! — одобрительно заметил муж, и его глаза игриво заблестели. — Надеюсь, вечер закончится так же хорошо, как начался.

Надежда, увы, не оправдалась. Жалкая попытка сблизиться с женой на супружеском ложе, как и предыдущие, закончилась крахом, и одуванчики не помогли.

— Что-то я сегодня не в форме, — пробормотал Ив, откатываясь от жениного тела, — наверное, устал. — Через минуту он уже сладко посапывал, не терзаясь муками от сознания невыполненного долга. Видно, посчитал, что все долги оплачены ресторанным счетом.

А она, Василиса Поволоцкая, каким макаром ухитрилась оказаться в долговой яме? На какую монету пыталась обменять оставшиеся годы, чтобы избежать их честной выплаты? Ради чего? Обманной игры в правду? Так сдавать крапленые карты она не мастак. И дело здесь не в бедном Иве и даже не в том, что случилось в отеле, а в ней самой. В ее абсолютной, генетической неприспособленности жить вдали от дома. Своего. Где впервые сказала «мама» и в первый раз услышала «люблю», где метро пахнет детством, а сирень — юностью, где до рассвета спорят под водочку о смысле жизни и читают друг другу стихи, где в храме перед Богом стоят, где ругают свою страну, но не спустят ее обидчикам. Одним словом, где ее Родина. Не покупная — подаренная судьбой. Она заснула на рассвете, точно зная, что скажет на закате.