Когда забудешь, позвони - [92]

— Добрый вечер!

Она от неожиданности вздрогнула.

— Простите, я вас, кажется, напугал? — На месте Пьера, приветливо улыбаясь, стоял русский профессор.

«Свято место пусто не бывает!» — ни к селу ни к городу промелькнула идиотская мысль.

— Извините, если помешал, но мне сказали, что вы ждете именно меня. — На Вассу весело уставилась пара глаз за стеклами очков.

— И не ошиблись, — буркнула она, — садитесь в машину.

Глебов послушно открыл дверцу и устроился рядом, не забыв пристегнуться ремнем безопасности.

— Простите, что оказался на вашей шее второй вечер подряд. Сегодня обещаю обокрасть не больше, чем на полчаса. — Но улыбка во весь рот нахально противоречила словам, откровенно радуясь краденому времени.

— Перестаньте извиняться! — пресек пассажира строгий водитель, заводя машину. — Мы русские люди, нам манерничать не к лицу. К тому же вы — гость и наша надежда, а это стоит дороже получаса. — Серьезный тон прогнал улыбку, настроив с ходу на деловой лад.

— Вы правы, — мирно согласился гость и уткнулся носом в свои бумаги.

Ну что за человек! Ведь первый раз в Париже — смотри вокруг, наслаждайся, впитывай, запоминай. Дачник в подмосковной электричке — и тот больше по сторонам глазеет, одуванчиками умиляется. А этот и Эйфелеву башню не заметит!

— Вы родились в Париже? — не выдержала она.

— Простите? — Глебов не отрывался от листов, делая какие-то пометки.

— Я спрашиваю, вы здесь с пеленок? — сдержанно спросила Васса. — Знаете все улицы и переулки, вам с детства осточертел Лувр, куда вас таскала просвещаться заботливая мама, обнюхали еще мальчишкой каждый уголок Эйфелевой башни, а Елисейские Поля давно приелись?

Он отложил, наконец, папку с бумагами и внимательно посмотрел на задетую парижанку.

— Мой отец ушел на фронт сразу после свадьбы. Гуляли всем бараком, и всей гурьбой провожали его потом утром на сборочный пункт. — Серые глаза спокойно глядели поверх модных очков, сдвинутых на нос. — Вернулся без ноги и правой руки до локтя. Всю войну прошел без единой царапины. А десятого мая в Праге разорвался снаряд, и отец чудом остался жив. Для матери это стало счастьем, для отца — трагедией. Он не сумел пережить, что молодой, без хворей мужик сидит на шее жены, которая с утра до ночи вкалывает как проклятая на рыбокомбинате. Отец умер, когда мне исполнилось два года. Матери в то время было не до музеев. Я рос в девятиметровой комнате, и моим воспитанием занималась соседка, бабка Дуся. Она рассказывала много сказок, но не припомню из них ни одной о том волшебном городе, в котором вы сейчас живете. — И закрыл папку, прицепив сверху шариковую ручку.

— Простите, — пробормотала Васса, — я не хотела вас обидеть.

— Вы не обидели меня, — улыбнулся Глебов. — Просто, несмотря на наше многолетнее знакомство, откуда вам было знать о моем детстве, которое прошло не в Париже, а на московской окраине. — И дружелюбно улыбнулся. — А этот город действительно сказочный! Я буду счастлив познакомиться с ним. — Потом помолчал и невозмутимо добавил: — Васса, нам нет нужды лицемерить друг с другом. Если вас тяготит мое присутствие, я знаю, как открыть дверцу машины. Честно говоря, кроме вечернего Парижа мне нужно многое серьезно обдумать, чтобы основательно подготовиться к приезду вашего мужа с Жаком. Боюсь, в Москве на это будет мало времени.

— Вы любите мороженое?

— Не понял?

— В Тюильри есть местечко, где торгуют с лотка очень вкусным мороженым. Предпочитаете съесть его в саду или попить кофе на Елисейских Полях?

— И то, и другое, — улыбнулся он.

Васса одобрительно кивнула и припарковалась у кромки тротуара.

— Сейчас покажу вам Лувр, но снаружи, — поспешила добавить она, заметив восторг на лице гостя, — внутрь вряд ли уже пропустят, поздновато. Потом немножко погуляем в Тюильри с заходом на садовую скамейку, прокатимся по Елисейским Полям, попьем кофейку. Очень советую подняться на Эйфелеву башню, посмотреть сверху на вечерний Париж — впечатляет. Да, чуть не забыла, — спохватился гид, — вам наверняка нужен подарок для жены. Я знаю очень хороший бутик, дороговатый, правда, но…

— Спасибо, — остановил ее Глебов, — не стоит беспокоиться. Я не женат.

Васса вспомнила красивую пару, гордо входившую в ресторан, и промолчала, стараясь не выдать никаких эмоций. А то, что они заходили ходуном при этой равнодушной фразе, удивило ее очень. Но озадачиваться да препарировать свою реакцию можно и после. А сейчас пора, наконец, знакомить москвича с Парижем.

— Что ж, — она вытащила ключ зажигания и лихо (?) закинула его в сумку, — пойдем топтать пятками французскую землю?

— Пойдем! — весело согласился покладистый гость.

Пятки они оттоптали добросовестно. Оглядели со всех сторон Лувр, прогулялись по саду Тюильри, посмаковали на скамье мороженое, вышли на набережную Лувра, прошлись пешком до площади Конкорд и прокатились на колесе обозрения, откуда полюбовались сверкающим огнями Парижем. А когда вернулись к машине, усталости как не бывало.

— Куда теперь? — весело поинтересовался экскурсант, позабыв о долге перед бумагами, которые требовали себя обмозговать.

Но напоминать об этом не стоило. Зачем? Никто никого не просил быть памяткой, а выше носа плевать — себя заплевать. Непонятное напряжение, возникшее при встрече, исчезло, и старые знакомые с удовольствием обсуждали самые разные темы — от политики в Москве до погоды в Париже. Слушая Глебова, Васса удивлялась: где же прежде были ее глаза и уши? Ну, ушам, положим, раньше работы не было, но глаза-то видели, куда же они смотрели! Тут услужливая память попыталась кое-что подсунуть для размышлений, но «забывчивая» живо ее заткнула, пообещав разобраться со всеми воспоминаниями на досуге. А сейчас просто хотелось, чтобы этот вечер минуты заменил часами, и часы перестали скакать безумцами от цифры к цифре, а угомонились да повели себя чинно, неспешно переползая через четкие деления. Она бросила взгляд на правое запястье. Угол между стрелками составил градусов пятнадцать, не больше, и его короткая линия с намеком уткнулась в восьмерку.