Когда явится Годо? - [4]

Шрифт
Интервал

— Годо — сказал я — уйди отсюда, девочка спит.

Он затянулся сигаретой, зажал губы, приподнял брови и приблизился к окну. Я закрыл глаза, чтобы не видеть, как он уходит.

Ирма подтянулась. Я закрыл рукой ее глаза, самому тоже не хотелось их открывать.

— Я знаю, он тут — произнесла Ирма трезвым голосом. Скорее всего, она вовсе не спала.

Стукнуло открываемое окно. Она повернулась и обняла меня. Нежно провела рукой мне по глазам.

— Можешь открыть глаза, он уже ушел.

Я открыл. В комнате — пусто. Взглянул на Ирму. Ее глаза были широкие, блестящие, как у человека, который провел бессонную ночь. Ирма оглядывалась по комнате. По тому, как в одной точке застыл ее взгляд, я понял, что она кого-то увидела. Сквозь матовое стекло двери чернел мужской силуэт. Он пошевелился, и я увидел ладонь, тонкие длинные пальцы, прижатые к стеклу. Приблизилась другая рука, странно зажатая, в ней светился маленький огонек сигареты. Потом силуэт отодвинулся от двери, стали отдаляться легкие шаги, заскрипел паркет, стукнула балконная дверь и внизу залаяла собака.

Ирма склонила голову.

— Постарайся заснуть — произнес я.

Она, естественно, больше не спала. Когда я проснулся, услышал ее голос на кухне. Она громко пела битловскую песенку. Yesterday, all my troubles seem so far away! Вчера, все мои заботы кажутся так далеко! Так она, скорее всего, оберегала себя от Годо. Я встал и пополз на кухню. Ирма вздрогнула, с моим приходом умолкла и, видимо, боялась повернуться.

— Это я, Арвидас — произнес я. Почувствовал, что кто-то смотрит мне в затылок. Повернулся — это был он. Стоял у зеркала в резной раме из красного дерева. На фоне блеклого утреннего неба и горы. Ирма повернулась одновременно со мною. Я увидел это в зеркале. Стройные зеленые свечи горели.

— Я зажег свечи — произнес Годо, вынимая сигарету.

Я пытался убедить себя, что Годо — самый обычный приятель Ирмы, и они разыгрывают комедию с элементами фильма ужасов. Хотелось жизнерадостно воскликнуть: ну, детишки, пора завтракать, давайте прекратим эти игры. Повернулся к Ирме… Она целовалась с Годо. На фоне тусклого утреннего неба и горы. Итак, один Годо стоит и курит на фоне зеркала, другой целует Ирму на фоне окна, а я, дорогие мои, торчу на фоне холодильника и чувствую, что и у меня нервы не железные. Подвинулся в сторону и сел на табуретку. Первый Годо также приполз на кухню. Но, увидев второго и Ирму, видимо, почувствовал, что пришел не вовремя, зыркнул на меня, пробормотал „извините“ и зашагал к кухонному окну.

Я подпрыгнул, вылетел из кухни, дрожащими руками открыл дверь и, как сумасшедший, ринулся по лестнице вниз. Услышал шаги. Прислонился к стене. Мимо меня прошел Годо. Одной стороной губ иронично ухмыльнулся, снял шляпу. Я вылетел на улицу. Шел быстро, не оглядываясь, но вдруг остановился. Мимо прошли две хихикающие барышни. Мой пиджак, ботинки, ремень остались у Ирмы.

— Арвидас, Арвидас, почему ты меня покинул? — услышал вдруг. Это была Ирма со всем моим скарбом.

— Арвидас — прошептала она умоляюще. Ага.

— Арвидас, Арвидас, Арвидас… Я присел тут же на тротуар и стал зашнуровывать ботинки. Она села на корточки рядом.

— Арвидас, я не могу туда возвращаться! Ты не видел никакого Годо, Арвидас, ведь, правда, он не приходил?

Опять: Арвидас, Арвидас, Арвидас… Конечно, я не видел никакого Годо, встал, взял ремень.

— Как он меня целовал, Арвидас! — произнесла она кому-то в пространство.

— Кто? — я чувствовал себя чертовски уставшим.

— Арвидас, почему все так? Я умела быть одна. Сначала этим своим одиночеством дорожила, но теперь оно стало невыносимым. Мы знаем, что обречены на одиночество, но…

Надо каким-то образом со всем этим покончить, Арвидас…

Я молча надел пиджак.

— Арвидас, не оставляй меня!

Но я ушел. Потом, конечно, ее искал. Нашел телефон, звонил почти каждый день — никто не отвечал.

Вчера шел по кафедральной площади. День был жаркий, люди чувствовали себя как рыбы в кипятке. Я проклинал свои потертые джинсы и тоненькую рубашку, которые, казалось, впитали в себя весь полуденный зной. Неожиданно увидел высокого мужчину в длинном черном пальто, с котелком на голове. Меня пробрала дрожь, однако, я пошел вслед за ним. У подножья колокольней башни увидел Ирму, которая стояла и курила. Мужчина подошел к ней, они поцеловались, мне вспомнилась картинка на фоне неба и горы… Ирма заметила меня.

— Привет — произнесла она, улыбаясь и постукивая пальцем в Годо:

— это Миндаугас. А здесь, Миндаугас, господин Годо — она похлопала меня по плечу.

— Так, познакомьтесь!

Я откинулся назад, словно от сильного удара. Ирма подмигнула мне и, взяв под руку Годо

— ах, извините, Миндаугаса — ушла. Обернувшись, еще помахала мне. Я показал ей язык.

Присел в тени колокольней башни. Закурил, пускал дым сквозь нос. Господин Годо! Не знаю, сколько времени так проторчал.

— Арвидас — вдруг кто-то заорал мне в ухо

— Дитя милое, что тебе стрельнуло в голову в такую жару ходить в пальто, да еще с котелком на голове?!

Это был мой приятель Альгис. Я в нерешительности поднял голову, словно провинившись, покосился на него.

— Пальто и котелок, конечно, потрясающие, как с картин Магритта, где ты откопал такие? Деточка, сними эти одежки, пока тебя не упаковали и не закрыли! Пошли лучше выпьем чего-нибудь!


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.