Когда я был маленьким, у нас была война - [11]

Однажды вышли встречать хлеб, добрались до переезда, а Васьки нет. Решили, что он устал нас ждать и ушел в гости к живущей за переездом бабе Гане, хотя в тот день Васька переживал больше всех, как бы не опоздать к поезду. Почему его не искали с вечера, — не знаю. Утро пошли на огороды, а он лежит мертвый. Лицо и руки в грязи, ботинки застряли в землю до самых заклепок.

Мама говорила, что Васька, когда вытаскивал застрявшие ботинки, порвал у себя внутри какую-то жилу.

Праздник победы

В школу я отправился сразу после войны, но первый раз День победы мы праздновали только в третьем классе. На переменке в класс пришла пионервожатая и сказала, что мы должны готовиться к празднику Победы. Выучить песни «Вставай, страна огромная!», «Катюша» и «Три танкиста». Еще наш класс должен станцевать «Шамиля» и поставить пьесу про Зою Космодемьянскую, а третий «Б» поставит пьесу про летчика Маресьева. Чем очень расстроила мальчишек, нам больше хотелось про Маресьева.

Тем не менее, все старательно готовились к празднику. И я с Володей Мягкоходом и Славой Шушурой, у которых папы вернулись из войны, и Колька Кукса, Толя Паня, и Сережка Сначук, и Володя Плетень, папы которых погибли на войне. А потом на празднике дружно пели песни, маршировали и кричали «Ура!». Всем было хорошо и весело.

Сейчас я повзрослел, и не могу понять, разве может быть праздник после такой войны? Вот, когда мы выиграли в футбол у Гусарской школы, когда папа выкопал колодец с очень вкусной водой, а потом мы вдвоем с Эдиком поймали большого сама. Тогда был настоящий праздник. А здесь война, беженцы, сироты. И вообще, разве можно отмечать с радостью конец события, в котором погиб самый дорогой и единственный в мире человек — твой ПАПА? Не зря же в день Победы у нас заливалось-плакало все село.

Офицер

Если дома было слишком голодно, мама отпускала меня с Эдиком на стацию. Несколько раз в день там проходили воинские эшелоны, и от солдат оставалось много окурков.

Пока эшелон стоял на перроне, его охраняли стрелки. У каждого стрелка винтовка с острым штыком. Нам говорили, что они могут любого застрелить или заколоть, поэтому близко не подходили. Сидели в стороне и ожидали, когда подгонят паровоз, и солдаты полезут в вагоны. На ходу они докуривали папиросы, а окурки бросали под колеса. До сих пор не пойму, почему не просто на землю или куда-то в сторону, а обязательно — под колеса?

Наконец, паровоз давал длинный гудок, и эшелон с солдатами трогался в путь. Стрелки ожидали, когда он скроется за семафором, и уходили в будку, а мы с братом бежали собирать окурки. Вместе с нами бежали и другие мальчишки. Иногда мы дрались за место, у которого стоял первый вагон. Обычно, в нем ехали офицеры, и выбрасывали самые дорогие окурки. Но мы с братом были вдвоем и почти всегда побеждали.

Однажды в ожидании воинского эшелона, чтобы чем-то себя занять, мы стали записывать номера машин и танков, которые стояли на платформах. Брат себе, я себе. За этим занятием нас поймали стрелки и объявили шпионами. Меня — немецким, а Эдика почему-то английским. Нас отвели в будку за шлагбаумом и обыскали. Вытряхнули рогатки, выклепанные из гвоздей ножички и, конечно же, окурки. Эти окурки вызвали у стрелков смех. Если шпион дошел до того, что собирает окурки, это уже не шпион, черт его знает что!

Стоим среди будки с вывернутыми карманами, один стрелок изучает наше добро, другой спрашивает, как наша фамилия, третий записывает. Вдруг заходит офицер. Красивый! В золотых погонах, весь в орденах и со шрамом. Все стали навытяжку, тот, который писал, докладывает, что задержали подозрительных мальчишек. Мы тоже стоим навытяжку и согласно киваем головами. Мол, и на самом деле, подозрительные.

Офицер взял листок, прочитал, потом стал нас расспрашивать. Вернулся ли из войны отец, на каком фронте воевал, сколько детей в семье, для чего собираем окурки? Мы обо всем честно признались.

Он назвал нас дураками, приказал больше ничего на станции не записывать и отпустил. Перед этим вернул все кроме листочков с номерами машин и танков.

Только потом мы с Эдиком поняли, какую беду могли навлечь на родителей. Стрелок, который провожал нас до шлагбаума, так и сказал:

— Пусть ваши родители свечку за полковника поставят. Если бы не он, запомнили бы вы эти танки до новых веников.

Мы и помним. И говорим тому красивому и доброму офицеру «Спасибо!»

Окурки

Кроме вокзала, мы собирали окурки возле кинотеатра, пивной, на Хитром рынке и просто вдоль дороги.

Если повезет, за один заход можно насобирать карман окурков. А это больше, чем стакан табака! Мы прятались в разбомбленной немцами больнице, доставали из под кирпичей стакан, и принимались добывать из окурков табак. Когда набиралось с горкой, бежали на базар и меняли на хлеб. За стакан табака нам полагалось четыреста грамм хлеба.

Не отщипнув даже маленькой крошки, несли хлеб домой, и отдавали маме, а она делила всей семье поровну.

Однажды мы с братом услышали, как женщина плакала и ругала мужа за то, что украл дома хлеб и променял на табак. У нее двое маленьких детей, теперь она не знает, чем их кормить? Еще она желала, чтобы у тех, кто съел этот хлеб, он застрял в горле.