Когда в пути не один - [47]

— Звони, не возражаю, — ответил ему Филиппов, возвращаясь к своим делам.

Сделав несколько звонков и отдав необходимые распоряжения, Соколовский сообщил своей секретарше, где он находится, назвал номер телефона, машинально подхватил лежавшую рядом с аппаратом папку, повертел ее в руках и, оценив, что она из мягкой лайковой кожи, спросил:

— Можешь подарить? Красивая папка. Глаз ласкает. А я тебе за это интересную новость скажу.

— Подарю копию, эту не могу. Она памятная. Если время есть, могу рассказать, и ты поймешь, в чем дело, — предложил Филиппов.

Посмотрев на часы, Соколовский согласно кивнул головой:

— Начальник главка, поди, только еще вставать собирается. Пока бреется, принимает душ да одевается… Ладно, рассказывай. Но сначала папку покажи: вдруг она не такая, тогда желание слушать тебя, не сомневаюсь, сразу же пропадет.

Филиппов вынул из сейфа папку, передал ее «маршалу».

— Такая же! Беру, пока дают. А в чем же различие? — удивился Соколовский.

— В замке. У моей замок бронзовый, а у твоей из стали, — пояснил Филиппов. — Раз доволен — забирай и слушай.

…Это было несколько месяцев назад. Я только что закончил выступление Славянова на заседании штаба по гражданской обороне, а уже надо было переключаться на подготовку большого доклада председателя на активе «Задачи Советов области по выполнению Указа Президиума Верховного Совета РСФСР о борьбе с сорной растительностью». «Болванку» сделал главный агроном области Василий Заборов, опытный в таких делах мужик, с которым мы подготовили немало докладов и выступлений. Однако эта «болванка» на удивление была негодная. Честно и откровенно говорю ему об этом, стараясь понять причину, удивляюсь, почему он так плохо использовал доклад первого секретаря обкома партии Рулецкой области. Спрашиваю: «Зачем тебе доклад давали?» — «А в нем нет ничего, что можно было бы использовать применительно к нашей области», — отвечает Заборов и с готовностью предлагает мне самому взглянуть на этот доклад. Но я понимаю, что изучать его уже поздно. Необходимо писать новый, или, другими словами, готовить очередную «болванку». Не выходя из кабинета часов десять, делаем ее, и опять она мне не нравится. Получилось так, что о сути совещания мы говорим где-то в середине доклада. Я, конечно, ругаю себя за то, что пошел на поводу у Заборова! Чувствую свою вину и отчетливо осознаю, что в таком виде отдавать доклад Славянову ни в коем случае нельзя: разнервничается и врежет по первое число. Шеф в это время был в Норвегии в составе парламентской делегации Союза. А вся беда в том, что он приезжает на следующий день. Решаю, что попрошу у него один день на переработку. Раньше такое случалось. Но в глубине души сомнение все же остается: вдруг не согласится? Как же выкручиваться буду? Скажу, что вначале пришлось готовить выступление на заседание штаба гражданской обороны, которое первый секретарь обкома партии Богородов решил провести раньше актива Советов. Такой слух-де прошел. На следующий день мы вчетвером — Леснов, Липатов, Машин и я — отправляемся на границу с соседней областью встречать Славянова, возвращающегося из Норвегии. Леснов, как и всегда, был верен себе: сразу уснул богатырским сном. А мы с Липатовым и Машиным травим анекдоты, смеемся. А в душе чувствую, что этот смех не к добру: Славянов обязательно спросит о докладе. И спросит самым строгим образом. Так и вышло.

Вот вдали показалась «Чайка» председателя. Включенными фарами и сигналами поприветствовали друг друга, проехали немного по своей территории и остановились на приглянувшейся поляне. Вышли из машин, поздоровались, потом быстренько достали из багажника коробки с провизией, накрыли походный стол и расположились как можно поудобнее, чтобы первыми в области послушать привезенные из страны фиордов новости.

Славянов, чувствовалось, еще не совсем отошел от длительной поездки и работы в парламентской группе, заметно осунувшийся, похудевший, был поначалу, как и всегда, сосредоточен. А выпил арзамасской водочки под предложенный Машиным тост «за благополучное возвращение на родную землю», закусил аппетитно нашей ближнегорской пастромой, и заметно повеселел, расслабился, начал делиться своими впечатлениями о поездке. Мы, довольные, притихли, слушаем, как наши парламентарии повели себя, чтобы добиться хотя бы в одной комиссии непринятия резолюции по Афганистану.

Отдохнули немного, закусили, расселись по машинам и двинулись в родной город, договорившись встретиться завтра, то есть в субботу. Прихожу, как обычно, без десяти восемь и направляюсь в кабинет Славянова. А он сразу, без предисловий, с вопросом ко мне:

— Не вижу доклада. В чем дело, Владимир Алексеевич?

— Он сырой, Иван Васильевич. Может, дадите нам еще денек? Мы доведем его до кондиции.

— Нет! Прочитаю сам. Хочу знать, какие еще вопросы надо учесть. Положи доклад на стол. — Славянов говорил жестко, раздраженно.

— Хорошо, — отвечаю, — доклад сейчас будет. — И в скоростном режиме бегу в свой кабинет за первым экземпляром.

Как я и предполагал, наше с Заборовым творение председатель разнес в пух и прах.

— Доклада нет. Выступать не с чем! Чем ты тут занимался?