Когда улыбнется Ганеш - [45]

Медленно спускаюсь в долину, а затем лечу по прямому шоссе мимо огромных оранжевых чинар и высоких пирамидальных тополей, совсем уже голых, сразу напомнивших Кавказ. Остается позади несколько деревенек в десяток крытых соломой и ветками изб, и я наконец въезжаю в Сринагар, который все справочники с удивительным постоянством именуют «восточной Венецией».

Ох уж эти «маленькие Парижи», «северные Неаполя», «вторые Ривьеры», «канадские Швейцарии», порожденные убогой фантазией. Я не был в Венеции, но могу с уверенностью утверждать: Сринагар — не Венеция и, по всей вероятности, никогда ею не был. Сринагар это Сринагар, хоть и плавают по нежной глади озера Дал ярко раскрашенные лодки, имеющие, очевидно, как и всякие другие лодки, некое сходство с гондолами.

Говорят, жил на заре нашей эры царь Праварасена. Вздумал он построить себе столицу. Работал всю ночь, и к утру поставленные им дома подошли к реке Махасарит, рукаву нынешней Джелам. Праварасена хотел было перейти реку в том месте, где она впадала в прекрасное озеро. Но, откуда ни возьмись, явился демон и перегородил реку своей огромной ножищей. Разгневался царь, взмахнул саблей и отсек демону ногу, а вместе с ней и всю Махасарит от озера. (Вот почему рукав реки Джелам отделяет от озера Дал лишь узенькая полоска земли.) Далее события приняли совершенно неожиданный оборот. Демон не только не обиделся на царя за отрубленную ногу, но и, восхищенный его смелостью, надоумил владыку как лучше построить столицу. На следующий день Праварасена обнаружил начертанный прямо на склоне горы Хари Парбат подробный план будущего города. (Впоследствии демона, по-видимому, прогнали боги, ибо сегодня на вершине Хари Парбат приставленный, говоря словами Маяковского, «пистолетом небу к виску» высится индусский храм.) Как рождаются такого рода легенды, как проходят сквозь толщу веков, как попадают в справочники, прибавляя к образу каждого города что-то неуловимо странное, отличительное, запоминающееся?

«Сринагар» значит «Город красоты». Думаю, что название свое он оправдывает на сто процентов. Озеро с крошечным островком, на котором стоят раскинув ветви четыре грациозные чинары, белоснежная мечеть с тонким минаретом вдали, древний форт на холме, окруженный будто осадившими его домами, гигантские террасы садов, разбитых могольскими правителями, существуют в тесной взаимосвязи друг с другом. Особенно хорош Нишат Багх — Сад удовольствия, поднимающийся от озера в гору десятью огромными партерами-ступенями. Каскад водопадов, уложенных в каменные русла, сбегает по террасам в озеро Дал. Его провожают толпы алых цветов и сочно-сиреневых бессмертников, над ним нависают рыжие кроны чинар, вершины которых скрыты туманом.

Окунаюсь в шумную разноголосицу улиц.

Замечаю, что люди одеты тепло — в кофты, свитера, меховые шапки. Север. На многочисленных лотках высятся горы не папайи и манго, а яблок, груш, орехов. Последних особенно много — грецких, фундука, миндаля. Продавцы в каракулевых шапках-пирожках предлагают свой товар с фанатической яростью, заставляя пробовать все орехи. На циновке рядом со своим товаром — шерстяными косынками разных цветов — сидит тибетская девушка, родившаяся, конечно, уже здесь. Среди торговцев, не имеющих своих лавок и абонировавших тротуары, очень много ее соотечественников. Тибетцев встречаешь повсюду в Северной Индии.

На каждом шагу натыкаюсь на лавки краснодеревщиков: знаменитые кашмирские резные столики, шкафы, кресла, на которых искусный резец изобразил листья чинары, птиц, белок и тигров, поражают качеством отделки. Это сравнимо лишь со старой китайской работой. Множество разнообразных деревянных подносов, на которых умело скомпонованы те же листья, бурундучки и птицы, сочетают в себе старинную восточную реалистичность с элементами западного модернизма. Сринагар расстилает перед вами ковры, которым цены нет в Европе, демонстрирует чеканку по бронзе, соблазняет многоцветными вышивками на платьях и кофтах. В городе несколько эмпориумов, сосредоточивших выставку и продажу изделий прославленных кашмирских мастеров.

Плотный, седой, молчаливый человек с мясистым носом — мистер Г. Н. Наик возглавляет специальную корпорацию, которая объединяет мастеров, помогает им постоянно повышать свою квалификацию, осваивать новые дизайны.

— Чувство красоты у наших мастеров обострено, — говорит он медленно. — Это во многом обусловлено нашей природой. Ведь народное искусство — это концентрированное выражение внутреннего единства кашмирцев, говорящих на шести языках и исповедующих пять религий. Раньше оно передавалось лишь по наследству — от отца к сыну. Сейчас мы начали осуществлять рассчитанную на пять лет программу объединения ремесленников не только в городах, но и в деревнях. В программу входит и обучение. Что? Исчезнет неповторимость? Не исчезнет. Теперь они будут не только копировать работы отцов, но и создавать новое.

Разговор о характере кашмирцев я продолжаю в академии культуры с ее секретарем Мохаммедом Юсуфом Тайном. Обходительный человек этот, как и мистер Наик, стремится убедить меня в отсутствии коммуналистской вражды среди кашмирцев. Он поит меня кашмирским напитком «кава», представляющим собой смесь какого-то особо крепкого чая с орехами, и аккуратно излагает свой взгляд на национальную интеграцию Индии: