Когда улетают журавли - [4]

— Сиди, воробей, — отец плотней прижал меня к теплому боку.

— Ноги-то мозжат, уж так гудят. — Николай Иваныч сел рядом с моим отцом, вытянул ноги, вздохнул сладко.

— Седлал бы лошадь, — посоветовал дядя Максим. — Степя широкие, что их мерить?

— Может, и верно. Да ведь не казак я. Ох-хо-хо…

Заглянул ко мне под ватник. С лица его еще не сошло выражение торжественной радости.

— Ну вот, Сережа, теперь ты — сын тракториста. Сын тракториста, — повторил Николай Иваныч и вроде прислушался к своим же словам. — Ишь ведь как! — удивился он. — Бывало, сын попа, пастуха… А теперь — новое имя-звание. Дивные дела делаются!

— Нынче, мужики, у нас что-то вроде праздника — винца бы чеколдыкнуть, — несмело предложил Семен.

— Тебе семь годов праздник, — усмехнулся Митяй. — Кобыла ожеребится — праздник, трактор — то же.

— Эх, случай же упускаем! — пожалел Семен и стал доставать кисет. — Баб-то седни и уламывать не надо.

— Подходи к общему котлу, Иван Григорьич, — позвал Раздолинского Митяй. — Лидка, да отпусти ты его — вцепилась!

Лида приглушенно засмеялась и стала уходить, смешиваться с мутным светом, только белели ее босые ноги да двигалась тень. Раздолинский подошел к мужикам. Среди темных фигур у черного громадного трактора так белела его рубашка, что мне даже боязно стало: вот прикоснется к нему и замарается. Он стоял и ничего не говорил. Мужики курили, молчали, аж неловко как-то было: подошел, так скажи хоть что-нибудь. Тишину сломал Николай Иваныч:

— Где же, Василий Петрович, такого богатыря нам построили?

— На Урале, — коротко ответил мой отец.

— Этот трактор американской фирмы «Кетерпиллер», — наконец заговорил Раздолинский. — Наши за него золотом платят.

— Ну, голова, знает ведь все! — хлопнул себя по колену Николай Иваныч. — Катер, значит, пилар. А что золотом платим, золото и возьмем. Наша, барабинская пшеница не золото тебе?

— Да уж есть где пахать-сеять.

— Окупится в два счета.

— А зачем платить, коль сами строили?

— За патент, — пояснил Раздолинский.

— За пакет? Вон што! У нас в гражданскую один потерял пакет, так его ревтрибунал судил.

— Послать кого да стибрить, — небрежно сплюнул Семен. — Делов-то…

— Вот тебя, ехор-малахай, и послать на слепой Рыжухе, — зубы Ильи блеснули стеклышком.

— Сурьезный мужик, а сбрехнуть… — обиделся Семен.

— Погоди, ребята. Эт как же? — не унимался дотошный Митяй. — Трактора дома ладят, а за пакет какой-то золото изводить?

Мужики замолкли в ожидании — разъяснит поди Раздолинский. Но тот жадничал на слова. Распалил загадкой-неразгадкой, а дальше дело не его. Вон уж и отворачивается, на дом Румянцевых поглядывает, где то калитка стукнет, то мелькнет кто-то.

Ждали, и только Костя ухмылялся себе на уме, подмигивал в сторону Ивана многозначительно.

— Ты, Ваня, никак, за слова деньги берешь, как за пакет американцы?

Сказал это Илья ласковым голосом, но столько было в нем неприязни, какой-то злой боли за человека, который без пользы хранит в себе такое, что необходимо многим.

— Не бойсь, Ваня, твоя рубаха не почернеет, коль словцо обронишь, — уже издевался Илья. — Или не по вороне хоромы, не по князю честь?

— Я, дядя Илья, бесплатно скажу, — давясь голосом, почти прокричал Костя. — За секрет мы Америке платим. Она нам — секрет, как трактора ладить, мы ей — золото. А секрет этот по-ученому патентом зовется. — Костя победно огляделся. — А вы перед Ванькой на коленки. Гляньте, как он растет, аж подпрыгивает.

Раздолинский и вправду неловко топтался и, наверно, не знал, чего от него хотят, — сроду такой: ты у него спрашиваешь одно, он другое отвечает, а то и вовсе молчит-молчит, да будто проснется: «А? Что?» Уставит на тебя глаза — деготь и деготь: ни зрачка в них, ни пятнышка, как заслонками закрытые.

«Дядя Ваня, — как-то спросил я, — ты ими видишь?» — «Ну а как же? — удивился он. — Они же прозрачные».

В самом деле, если приглядеться, то мглисто синело что-то в его глазах, поблескивало, как в глубоком-глубоком колодце, в который и охота глядеть, да жутко.

— …Сложно это все. Очень непросто… — бормотал Раздолинский, взъерошивая черные, как сажа, волосы.

— Ясно, дело государственное, — сочувственно поддержал его Николай Иваныч. — Народным комиссарам такое по плечу.

— Да Косте. Вон он в трех словах всю арифметику развесил, — примирительно сказал Илья. — Ты, Ваня, не обижайся, правду скажу: глазами-то ты глядишь, а нас, сдается, и не видишь. Не обижайся, но вроде бы и негоже… Вон, Костя…

— А что Костя? — перебил Митяй. — Железо свое, мастера-кузнецы трактора ладить научились… Да пошла она… золото ей! Я бы ей, стерве, наклал золота — качал он мосластым кулаком. — Она бы у меня юбку обделала.

— А наши, по-твоему, дураки — золото зазря в чужие мешки совать. Во! — дядя Максим ткнул Митяю под нос дулю, тот аж голову отдернул. — Сколь надо, столь и дадут: грош в грош. Америка — держава при силе, да мы тоже не квелые — нахрапом у нас не возьмешь Вон, — показал куда-то через плечо, — всякие колчаки — унгеры попробовали хапнуть, а мы даванули, в гроб, дубинушку, икра из них и полезла!

Пошел за трактор, зашумел водопадом «с разговором».

— Во быздает.