Когда убьют – тогда и приходите - [7]

Ордынцев хотел было заявить, что он ни при чем, но опомнился, что закладывать товарищей нехорошо. Костя позвонил ему на работу в десять вечера и светским тоном сообщил, что вспомнил, что у него завтра костюмированный бал, и не может ли папа что-нибудь предпринять по этому поводу, иначе «Гортешка» будет ругаться. Ордынцев не мог отлучиться со службы и попросил о помощи Лешу Жукова, дежурного хирурга, чей сын учился в той же школе на несколько классов старше. «Будь спок», – сказал Леша и по пути со смены заглянул сначала в пивной ларек, а потом в школу, где профессионально обмотал Костю с головы до пят прихваченными из перевязочной бинтами.

Вспомнив, в каком восторге был сын, Ордынцев невольно засмеялся.

– То была не мумия, а десмургия, – промямлил он.

– Ни слова больше! – учительница нахмурилась. – Я знаю, что вы попали под дурное влияние этого хулигана Жукова! Я выучила его самого, выучила его старшего сына, но когда младший достигнет школьного возраста, я выйду на пенсию, ей-богу! Или на тот свет, главное, оказаться где-то подальше от этой чумы!

Ордынцев кашлянул, не зная, что сказать.

– Не думайте, Владимир Вениаминович, что я придираюсь или предвзято отношусь к вашему сыну. Это не так. Наоборот, я считаю его умным ребенком, поэтому так и настаиваю на том, чтобы вы развивали в нем навык прилежания. На одних способностях далеко не уедешь, вы сами должны это знать. Мальчик мог бы быть круглым отличником, а допускает такие глупейшие ляпы вроде «увидания» травы.

– Что поделать, Гортензия Андреевна… Учение требует ошибок.

– Вы слишком снисходительно к нему относитесь. Владимир Вениаминович, вы же врач, а врач не имеет права ошибаться!

Ордынцев поморщился, встал из-за тесной парты и развел руками:

– Увы… Не имеет, но ошибается.

Он приготовился к страстной нотации насчет священной миссии врача, но учительница улыбнулась ему неожиданно тепло.

– Вы только помните, Владимир Вениаминович, что друзей у Кости может быть много, а отец – один.

– Спасибо, Гортензия Андреевна, учту.

Пока отца распекали, сын играл на школьном дворе в футбол, как всегда, азартно и изо всех сил, поэтому испачкался до ушей в сером весеннем снегу и, что встревожило Ордынцева гораздо сильнее, вспотел.

Владимир снял с шеи шарф и закутал в него Костю, не обращая внимания на громкие протесты.

Варежки тоже насквозь пропитались водой, и Ордынцев дал сыну свои перчатки. Их Костя принял уже благосклоннее.

Ордынцев набросил на одно плечо Костин ранец, и, взявшись за руки, они зашагали к перекрестку.

– Ну что? – спросил сын нарочито равнодушно.

Ордынцев пожал плечами:

– Да ничего. Меня ругали, не тебя. И в общем за дело.

– Что ты такого сына воспитал?

– В смысле? Какого такого?

– Ну такого, как я. Гортешка всегда говорит: Ордынцев, что из тебя вырастет? Куда только отец смотрит?

– Костя, никто из тебя не вырастет, кроме тебя самого. Только ты давай действительно поднажми, что ли… Аккуратнее будь и собраннее, а если что непонятно, спрашивай. Представь, я бы на работе тоже все делал шаляй-валяй, в нули бы не выводил…

– Что?

– Ну косточки бы правил так, как ты в своих тетрадках пишешь. Потянул, гипс накинул, и слава богу! Пойдет, не себе! Подумаешь, человек всю жизнь потом будет хромать, мне какая забота?

– Ну так то человек!

– А без разницы! – вскипел Ордынцев. – Любую работу надо делать добросовестно. Понял?

Костя молча кивнул и насупился, чего Ордынцев совершенно не выносил.

– Зайдем в булочную, что-нибудь купим для чая? Помнишь, ты когда маленький был, говорил «два чая»?

В булочной упоительно пахло хлебом и какой-то неуловимой сладостью. Ордынцев взял свежайший городской батон и полкило фигурных пряников. Сумки у них не было, поэтому кулек с пряниками Костя понес в руках, а батон Ордынцев сунул во внутренний карман пальто, предварительно отломив сыну длинную острую горбушку. Подумав немного, он от второй тоже оторвал себе хрустящую пупочку.

Дома их ждал Иван Кузьмич. Тесть не только отремонтировал кран в ванной, но нажарил картошки с луком так, как умел делать только он. Ордынцев, не переодевшись, упал на диван, только сейчас начиная понимать, как сильно устал и измотан.

Костя повис на дедушке, прижался изо всех сил, тот так и передвигался по квартире с внуком на шее.

– Сумчатый дед, – улыбнулся Ордынцев.

– Пойдем ужинать. Я пивка принес.

– Нет слов, Иван Кузьмич, нет слов!

Поев вкусной, как мясо, картошки совокупно с бутылочкой жигулевского, Ордынцев совсем осовел, но надо было серьезно поговорить с тестем.

Он еле дождался, пока Костя наелся и убежал делать уроки, и с трудом стал подыскивать слова, но Иван Кузьмич опередил его.

– Ты как, Володь? Держишься?

Ордынцев развел руками.

– Хочешь, я завтра приду в суд?

– Не стоит. Я только хуже нервничать буду.

– Смотри… А то я могу выступить и сказать, что этот гад до последнего выглядел как мы с тобой. Ничто не предвещало…

– Спасибо, Иван Кузьмич, но не нужно. Вы ж не врач, и ваше суждение в данном случае силы не имеет. Я вас только попрошу… Вы, если что, о Костьке позаботьтесь, пожалуйста.

– О чем речь, сынок! У меня же, кроме вас с ним, никого в жизни-то и не осталось.