Когда ты вернешься ко мне - [19]
Я мог бы придумать любую историю, какую захочу. И будет плевать, даже если я совру, достаточно одного моего слова, чтобы они вышибли из Холдена все дерьмо.
– Нет, ничего особенного, – сказал я, делая большой глоток пива. – Болтал всякую чушь, а я не в настроении такое выслушивать. Все нормально.
Парни меня услышали, и поскольку я был среди них королем, вопросов больше задавать не стали. Но как далеко простирается это безоговорочное принятие?
Кто еще знает, что ты гей?
Вопрос был как вспышка в кромешной ночной тьме, или бомба, сброшенная в темный колодец, сотрясшая фундамент и угрожающая всему зданию.
Я наблюдал, как парни – мои предполагаемые друзья – смеются и шутят, как будто ничего не изменилось.
«Потому что так и есть, – яростно напомнил я себе. – Ни единая гребаная вещь не изменилась».
И все же образ следящих за мной через мерцающее пламя зажигалки зеленых глаз, видящих меня насквозь, не заглушить и не утопить в пиве, как бы я ни пытался.
Меньше семи минут, а как все изменилось.
Глава 4. Холден
– Это… – выговаривал я пустому чулану, – был идиотский ход.
Я щелкал зажигалкой, то открывая, то закрывая ее, во мне гудело странное, тревожное возбуждение. Оно усилилось, когда я вспомнил лицо Ривера и то, как после моего вопроса на нем застыло несчастное и испуганное выражение. Страх, быстро сменившийся замешательством и чем-то еще. Чем-то подозрительно похожим на облегчение.
Я этого не ожидал, уверенный, что дразню натурала.
Но что, если это не так?
Мое маленькое черное сердечко дрогнуло при мысли, что я, возможно, задел Ривера за живое. Затронул то, о чем он даже не подозревал. Поставить его в подобное положение было…
– Неправильно, – пробормотал я. – Я поступил неправильно, и теперь должен извиниться.
Фу, ненавижу это. С другой стороны, извинение означало, что у меня есть повод снова поговорить с Ривером.
Молить о прощении.
На коленях…
– Полегче, парень, – пригрозил я, тыча пальцем себе в промежность. Черт, это все алкоголь.
Я начал подниматься с пола, когда в чулан впорхнула окруженная облаком женских гормонов и духов Эвелин и мгновенно убила мой стояк. Я снова опустился на пол, прислонившись головой к стене.
– Черт, забыл, что мы играем в «Семь минут на небесах: рай для герпеса».
Она громко рассмеялась.
– И что это означает?
– Это означает цепочку целующихся людей. Шикарный способ передачи герпеса.
– И все же, ты здесь. – Эвелин уселась передо мной в центре кладовки. – Подожди. Значит ли это, что ты поцеловал Ривера Уитмора?
Хотелось бы.
Но сразу подумал, какие слухи распустит о Ривере Эвелин, если у нее возникнут подозрения. Из-за меня он и так сейчас чувствует себя достаточно дерьмово.
– Я никогда не болтаю о поцелуях. Но нет. Мы не целовались. Вообще-то я практически уверен, что он ненавидит меня до глубины души.
– Прекрасно, – промурлыкала она. – Я не люблю делиться.
Эвелин приблизилась, скользнув руками по моим икрам, а затем вверх по коленям. Я слишком много выпил. Или, наоборот, недостаточно. Вместе со страдальческим выражением лица Ривера вернулась и вспыхнувшая во мне надежда. Страстное желание было несостоятельно и попросту обречено, так как я знал, что не способен на что-то большее, чем просто секс. Не в моих силах сделать кого-то счастливым, как, впрочем, и себя самого.
Теперь руки Эвелин лежали на моих бедрах. В полумраке ее волосы сексуально обрамляли декольте. Она напомнила мне Камилу Кабелло и песню, которую та спела с Шоном Мендесом.
– Я люблю, когда ты называешь меня сеньоритой, – тихо пропел я. – Хотел бы притвориться, что ты мне не нужна…
– Ты о чем? – спросила Эвелин с легким смешком. – Неважно. Давай больше не будем болтать.
Я неделикатно фыркнул.
– Больше? До сих пор у нас был обалденный тет-а-тет.
– Шшш. Вот для чего мы здесь.
Эвелин почти коснулась моих губ, но меня уже охватила маниакальная дикость, подпитываемая застаревшей болью. Из-за чувства вины перед Ривером она проснулась с удвоенной силой.
Мысли неслись галопом, голос с Аляски нашептывал, что я никчемный, нелюбимый, что я разрушаю все, к чему прикасаюсь… потому что это правда. Я снова и снова вспоминал выражение лица Ривера и то, как я задел струну – правильную струну, – но самым худшим из возможных способов. Он ненавидел меня. Я сам себя ненавидел. И мои родители ненавидели меня за то, что я был самим собой. Замкнутый круг, по которому я метался до тех пор, пока не разобьюсь на тысячу кусочков.
Я резко вдохнул и выпалил:
– Я люблю, когда ты называешь меня сеньоритой…
Эвелин откинулась назад и села на пятки.
– Какого черта?..
– Погоди, дальше что-то типа: твое прикосновение. О-ла-ла…
Я не мог вспомнить всех слов; потому что тысячу раз пересматривал только момент из клипа, где Шон Мендес сидел на мотоцикле. Но безумие поглотило меня, и я встал на четвереньки.
– Тебе следует бежать. Я продолжаю к тебе возвращаться…
Эвелин вскочила на ноги.
– Какого черта ты творишь?
– Пою тебе серенаду. – Очевидно же. – Тебе не нравится?
– М-м-м, нет. Боже, ну почему нужно обязательно так странно себя вести и все портить? – Эх, вопрос на миллион долларов…
– Тьфу, неважно.
Эвелин распахнула дверь, и я выскочил вслед за ней из чулана, поймал ее за лодыжку и громко запел. Я встал на одно колено и взял ее за руку, словно умоляя, пока веселящаяся толпа с телефонами в руках наблюдала за мной.
