Когда ты рядом. Дар - [83]
Впоследствии злые языки обвинили Клару в бессердечии, потому что она не была с Робертом в те моменты, когда он больше всего в ней нуждался.
— Я бы тоже не хотела там оказаться, — воскликнула Май. — Зачем ей было его навещать? Это принесло бы одну только боль. — И после этого Май сказала фразу, которую Юхан не смог забыть: — Ведь Шуман больше не был тем Шуманом!
Что она имела в виду? О чем ты, Май? Юхан так никогда ее об этом и не спросил. Ни тогда, ни сейчас. Это были просто слова, случайно вырвавшиеся за бокалом вина, тотчас вслед за этим Май заговорила о чем-то другом. И все же, думал Юхан, неужели Шуман уже не был тем Шуманом, когда лежал в психиатрической клинике? Был ли Шуман всего лишь Шуманом, когда сочинил музыку, которая переживет и его самого, и Клару, и Май, и Юхана, и всех людей на земле? Неужели он уже не был самим собой, когда сидел, лежал или бродил по лечебнице в Энденихе, не в силах извлечь из себя ни единой ноты? И только та самая взрывная музыка целиком заполнила голову. «О, если б я только мог увидеть Вас вновь, — писал он в последнем письме из клиники. — Поговорить с Вами один только раз. Но этот путь такой длинный».
Долгое время Юхан отмечал крестиком каждый день в календаре. Он хотел знать, какой сегодня день недели — понедельник, вторник, среда, четверг или пятница? Он хотел знать, холодно или тепло на улице. Август в Норвегии — месяц одновременно осенний и летний, все зависит от температуры. Поэтому он обычно спрашивал у медсестер, какая сегодня погода.
Это было в четверг или в пятницу. Да, точно, в четверг или в пятницу. В тот день должен был прийти Андреас вместе со своей беременной подругой Эллен. Май сообщила ему об этом вчера, а может быть, позавчера.
Юхан больше не различал дни недели, он забывал ставить крестики. Было ли тепло или холодно. Он не спрашивал. Об этом он тоже забывал. Но самая приятная, молодая и самая красивая из медсестер, длинноволосая блондинка по имени Малин, сказала ему, что на улице тепло.
Малин как раз сидела у него на краю кровати и рассказывала, что сегодня тепло. В то утро она надела на себя три свитера, потому что думала, будто на улице холодно. А потом, по дороге на работу, говорила она, сняла с себя все свитера. Сначала первый, потом второй, а потом и третий. Было так жарко, что ей хватило всего-навсего маленькой белой хлопковой рубашки.
Она засмеялась. Самая красивая медсестра во всей больнице засмеялась, беседуя с ним. Ее смех был похож на холодную свежую воду. Юхану хотелось выпить его.
Лежа в кровати, он представлял, как это происходило. Шла ли она пешком? Начала ли снимать свои свитера на перекрестке? А может, она ехала на трамвае? Такого представления ему не приходилось видеть в трамвае.
Так значит, это было в четверг или в пятницу. А может быть, в четверг и в пятницу одновременно. Такое бывает? Юхан окликнул соседа за ширмой:
— Послушай, какой сегодня день?
Он услышал, как тот ворочается и бормочет: черт побери, вот черт побери. Юхан кашлянул.
— Извините, — сказал он. — Должен прийти мой сын. Мне хотелось бы знать, какой сегодня день недели. Не хочу, чтобы он подумал, будто бы я плохо соображаю. Но все-таки извините. Снова я вам помешал.
— Сегодня суббота, — пробормотал сосед.
— Спасибо.
Мужчина покашлял.
— Большое спасибо, — повторил Юхан.
Во второй половине дня пришел Андреас. Внезапно он появился в дверях, вид у него был ошарашенный. Юхан попытался встать. Гнойник только что перебинтовали, чтобы не испугать посетителей. Малин сделала это особенно изящно, как она утверждала. И вот Андреас стоит в дверях. Его сын.
— Мы не виделись восемь лет, — сказал Юхан, и на глаза навернулись слезы. Он этого не хотел. Слезы — это театр. Дешевый театр.
Андреас кивнул и вошел в палату в сопровождении Май, а также рыжеволосой молодой женщины, которую представили как подругу Андреаса Эллен. Ее беременный живот тоже представили Юхану.
