Когда ты рядом. Дар - [68]

Когда Юхан спрашивал Май, не завести ли им собаку, он думал о Чарли, о старой доброй Чарли с пугливым, но доверчивым сердцем. Май ответила «нет». Завтрак был испорчен. Прекрасное вэрмландское настроение отравлено. Юхан поднялся из-за стола и вышел в сад. Потом пошел в ванну, закрыв за собой дверь. Он встал перед старым зеркалом, висевшим над раковиной, и посмотрел на свое отражение. Ремонт в ванной он делал своими руками. Голубые моющиеся обои. Голубой пол. Окно в ванной, выходившее к лесу и озеру, было открыто. Метеорологи обещали хорошую погоду, но дул ветер и накрапывал дождь, светило солнце, которому не стоило доверять, летнее северное солнце, которое не грело и в любой момент могло исчезнуть за облаком, что тотчас же и произошло. Еще с утра Юхан почувствовал себя неважно. Он был восприимчив к переменам погоды — в них он усматривал знак свыше. Знаки были во всем. В погоде. В болях и в их отсутствии. В книгах, которые он покупал или получал в подарок, — книги были полны знаков. Сборник стихов Дилана Томаса — подарок старого друга Гейра — был знаком. Юхан сказал: «Я смогу побороть в себе это. Вещи обозначают только то, чем являются на самом деле. Я смогу это побороть. Слышишь, Май? Просто так я не уйду в эту ночь. Я не хочу умирать». Немного погодя Май постучится в ванную, и после того, как он не ответит, осторожно откроет дверь и увидит его перед зеркалом. Она тихо встанет у него за спиной, может быть, обнимет его. Так они и будут стоять. Щека к щеке.

Лицо Май тоже было знаком. Он любил изучать его внимательно, почти недоверчиво, так пассажир в самолете изучает лицо стюардессы, когда самолет начинает трясти и в салоне гаснет свет. Мы падаем? Она в панике? Нам конец?

Все вокруг являло собой знаки, связанные с его болезнью. Оглядываясь вокруг, Юхан спрашивал солнце, траву, небо, книги и Май: смогу ли я выжить? Неужели умру? Подайте мне знак! Скажите! Как в тот раз, когда Май потеряла, уничтожила или убила ребенка у себя в животе — Юхан никогда не мог подобрать нужное слово, это было одной из тех тем, на которые они никогда не говорили, никогда! — тогда он подумал, что в переменах погоды есть знак. Он отчетливо это помнит. Светило солнце, и вдруг подул ветер, начался дождь, и тогда Май рассказала ему, что беременна, но решила сделать аборт. Он помнит, как изменилась погода. Он помнит, каким было лицо Май, когда она сказала, что это девочка. Он помнит, как нашел в магазине книгу с изображениями зародыша на разных стадиях его развития и сердце, которое перекачивает двадцать восемь литров крови в сутки.

Но придет время, когда Юхану станет хуже, боли усилятся и знаки исчезнут, знаки перестанут быть знаками, они превратятся в случайные события. Ведь и сам Юхан в конечном счете был довольно-таки случайным событием. Придет время, когда Юхан поймет, что мир ничего не пытался ему рассказать, что его тело не пыталось ничего ему рассказать, потому что это тело — просто мясо, а мясо гниет, и его боль тоже ничего не пыталась ему рассказать. Все это просто было тем, что оно есть. И ничем другим. Никаких знаков не существовало. У него не было никакого небесного союза с этим миром, и у мира с ним никакого небесного союза не было. Солнце было солнцем. Дождь — дождем. Мясо — мясом. Боли — болями. Придет время, и Юхан, молитвенно сложив руки, прошепчет: «Почему?» И ответ будет прост: «Потому что!»

Но сейчас! Сейчас он стоял перед зеркалом в надежде, что что-то произойдет, что-то случится, в надежде на знак, на то, что тролль, поселившийся в его теле и омрачавший ему жизнь, уступит место долгим, солнечным дням. Моя… жизнь, подумал Юхан. Лучшей формулировки он не изобрел. Стоя перед зеркалом, он тщился произнести что-нибудь патетическое. Но ничего другого не приходило ему в голову. Выпить стакан холодного пива. Почитать. Сходить на рыбалку. Полежать рядом с Май, рука об руку, почувствовать запах ее волос и тела. Прислушавшись к себе, Юхан почувствовал легкую головную боль и тошноту. Тошнота пугала его. Еще немного, и он будет бояться, что нечто чуждое, страшное и немыслимое вот-вот произойдет с ним, с его телом — то, чего он не может предвидеть и поэтому не может к нему подготовиться и держать под контролем, — судороги, кровотечения, приступы удушья.

Его беспокоила перспектива долгого пребывания за пределами большой светлой и современной больницы. Сначала он радовался, что может уехать прочь, но теперь он понял, что это «прочь» заключает в себе лишь опасности. Ему больше не хотелось «прочь». Ему хотелось находиться там, где были технические возможности, чтобы спасти его жизнь. Там, где он не мог просто так умереть среди травы, деревьев и тихой воды. Кто спасет его, если он вдруг сляжет прямо здесь? Май? Ее едва хватает на то, чтобы дать ему валиум, когда он жалуется на недомогание. Разумеется, она врач, но у нее нет ни оборудования, ни медикаментов, ни специальных познаний в нужной области. А при его состоянии Юхан нуждается в самых лучших специалистах. Он перевел дыхание. «Мое состояние требует самых лучших специалистов». Он посмотрел на изможденное лицо в зеркале, попытался поймать собственный взгляд, задержал дыхание. Тошнота усилилась, словно кто-то воткнул ему в горло щепку, да так и не вытащил обратно. А может быть, головная боль была еще тяжелее, чем тошнота. Он по-прежнему старался не дышать, ему не хотелось спровоцировать рвоту, потому что тогда он не смог бы остановиться до тех пор, пока, измученный, не свалился бы на пол, как жалкий маленький прутик. И кто тогда ему поможет?