Когда тигр спустился с горы - [15]

Древний род Чэн служил предыдущему императору, его первой жене, его второй жене, его второму сыну и его малолетней дочери. Еще совсем недавно семейство Чэн было более многочисленным, и Дьеу мысленно взяла себе на заметку не выяснять причины пробелов в семейных рядах. Она скромно опустилась на колени рядом со столом, на который хозяева дома подали ей всевозможные изысканные яства своей родины: ломтики филе фазана, разложенные веером и сбрызнутые юдзу и имбирем, «рыбу удачи» целиком, уложенную на тарелке с солью так, будто она плывет, полоски свиного сердца, вымоченные в простокваше и обжаренные в кунжутном масле. Перед Дьеу поставили миску чисто белого риса, присыпанного рубиновой солью и семенами кунжута, слева – миску бульона такой прозрачности, что была видна фигурка бегущей лисы на дне миски, а справа положили пару нефритовых палочек для еды, соединенных вверху изящной золотой цепочкой.

Этот пир, достойный принцессы, закатили в честь довольно-таки оборванного ученого, но Дьеу была так голодна, что просто ела все, что перед ней ставили. Никогда в жизни она еще не ела так вкусно и много, а патриарх семейства Чэн тем временем мудро кивал, сидя во главе стола, а две его жены поддерживали искрометную и увлекательную беседу, оживленные и смышленые, будто и не покидали императорский двор.

Дьеу почти насытилась, когда приметила мисочку ягод боярышника рядом с самой младшей из девочек. Красные ягоды поблескивали, посыпанные крупными кристаллами леденцового сахара; на виду у Дьеу девочка протянула руку, забросила две ягодки в рот и радостно проглотила их. Заметив, что Дьеу наблюдает за ней, девочка схватила еще две ягодки и смущенно протянула гостье.

– Вот, – сказала она, – ты тоже возьми.

Первым побуждением Дьеу было бросить ягодки в рот, но перед ее мысленным взором вдруг всплыл покинутый дом и боярышник, росший в пятнадцати шагах от двери. Дьеу ушла еще до того, как это дерево оделось в листву, не говоря уже о цветах или плодах, а эти прекрасные красные ягоды имели осеннюю спелость, чуть не лопались от терпкого сока и слегка сминались в пальцах.

– А-а, – вырвалось у Дьеу, и она оглядела остальные блюда, которыми был уставлен стол. В здешних лесах водились белые куропатки, но фазаны попадались гораздо реже, да и морской окунь не плавал в местных реках. Вдруг Дьеу заметила, что взгляды всего семейства устремлены на нее.

– Что же ты не ешь? – спросила вторая жена патриарха Чэна. – Если откажешься, малышка Цзя приучится остерегаться великодушия незнакомых людей.

– Вообще говоря, известно немало изречений, которые учат нас, что не следует злоупотреблять гостеприимством тех, кто впустил нас в дом, – отозвалась Дьеу. – Я могла бы зачитать некоторые…

Она потянулась за своей сумкой, понимая, что слишком разболталась. Но в сумке лежали бумажные обереги, купленные по настоянию учителя. Однако прежде, чем она отыскала их, второй сын – красавец с бровями, точно нарисованными углем, и лицом белым и миловидным, как девичье, – накрыл ладонью ее руку.

– О, почему бы тебе не помолчать – не помолчать, пока я пью за твою красоту? – спросил он, и глаза его стали совсем черными.

Дьеу сидела не шелохнувшись.

– Да, – ободряюще подхватила вторая жена, – помолчи, помолчи и останься с нами. Мы будем кормить тебя самыми любимыми твоими кушаньями, укладывать на льняные простыни и укрывать шелковыми одеялами.

– Останься с нами, – благосклонно молвила первая жена. – Помолчи, помолчи и выйди за нашего сына, ведь для ребенка от второй жены он не так уж плох, и подари нам мальчика, чтобы в этих покоях зазвенел смех.

– О, пожалуй, нет, – отозвалась Дьеу, зная, что жена и мать получится из нее хуже, чем имперский чиновник, и попыталась встать, но второй сын не отпустил ее руку. А малышка Цзя встала напротив нее, и пока Дьеу пыталась высвободиться, забросила ягоду боярышника ей в рот так быстро и решительно, что Дьеу проглотила ее, прежде чем успела опомниться.

«О-о… семена ядовиты», – мелькнула у нее смутная мысль, пока она вставала и следовала за вторым сыном в дальние комнаты дома.

Как странно, думала она, что стены в доме такой зажиточной семьи совсем потемнели и поросли плесенью, но еще удивительнее было то, что в коридорах ей пришлось то и дело отмахиваться от всевозможных насекомых и носком туфли отбрасывать с дороги червей.

– Об этом не тревожься, – сказал второй сын. – В моей комнате мягко и тепло, и если ты помолчишь, помолчишь, то сможешь остаться там навсегда.

Он открыл дверь своей спальни, и на миг Дьеу увидела там скорбную осевшую могилу, провалившуюся в середине, и со спокойствием, едва прикрывающим панику, к ней явилась мысль: «О, а я должна буду лечь сверху», а потом ее зрение затуманилось, и оказалось, что в комнате стоит только самая мягкая с виду кровать, какая когда-либо попадалась Дьеу, с длинными занавесками из прозрачной ткани, с вышитыми на них шелком…

На занавесях полагалось вышивать заклинания, отпугивающие упырей и другую нечисть, но когда Дьеу склонила голову набок, она увидела, что с заклинаниями вышивка не имеет ничего общего. Поначалу она решила, что в начертанных символах просто недостает штриха-другого – прискорбное и чреватое бедами явление, конечно, но весьма распространенное, – но потом ей стало ясно, что здесь что-то не так, что искажена вся строка, возможно, даже целая строфа, и она резко протянула руку, чтобы схватиться за прозрачную ткань.