Когда терпение лопнуло - [52]

Анька намертво вцепилась в дверную ручку, затопала ногами, затряслась, из глаз у нее брызнули слезы. Она дернулась вперед, но передумала в последний момент, замахнулась телефоном и скорчила вовсе уж безобразную гримасу злости и бессилия.

– Ты не имеешь права врать! – выкрикнула Анька. – У меня дети!

– Плевать мне, – боль вдруг отступила, ножницы лишь приятно холодили кожу. – Плевать, – с наслаждением повторила Рита, глядя на перекошенную Анькину рожу, – их надо в детдом сдать. Им там лучше будет, чем с матерью-алкоголичкой. Опека тобой заинтересуется, не сомневайся.

– Сука, ты мне завидуешь! – Анька топталась у двери, точно приклеилась к ней или – что вероятнее – боялась подойти ближе. Только ее и хватало, что телефоном махать, лить слезы и безобразно шмыгать носом. Глаза у Аньки покраснели, непрокрашенные волосы дыбились вокруг головы на манер нового веника.

– Конечно, завидую, – Рита положила подбородок на руки, вжалась грудью в стол. Ножницы точно растаяли или сделались мягкими и незаметными – фиг знает, что там с ними произошло, но боль не возвращалась. Вид зареванной прикованной к двери Аньки действовал не хуже анестезии. Или это и есть та самая нирвана?

– Завидую, еще как завидую, – Рита улыбалась, – такая жизнь, такие достижения, куда уж мне! Тебе сколько было, шестнадцать, семнадцать? Влюбилась в лучшего парня на земле, правда, без образования и мозгов, а жил он с родителями в однушке на двадцать метров. Но ты же любила, правда?

Анька еще держалась, еще не ревела в голос, но все к тому и шло. По багровому лицу поползли белые пятна, точно лишай, «веник» малость опал, торчал иголками. Анька уже двумя руками цеплялась за дверь, но уже чтобы не упасть. Хотела сказать что-то, вернее, прореветь, но Рита опередила ее:

– Любила, любила, уже мне-то не ври. И он любил, да? Ну хотя бы говорил об этом? Говорил, говорил, лапшу вешал, в смысле. Потом залет – какая контрацепция, когда вы друг друга любите – и вы решили родить. Это же мое дитятко!

Ножницы нашлись, они лежали там, же под ключицей, только их будто заменили на поролоновые или что-то вроде того. Рита спихнула их на колени, следом упала еще одна половинка купюры, но Аньке было плевать. Она перед собой-то ничего не видела, точно меньше ростом стала, сгорбилась и оседала, точно прибитая тем самым легендарным пыльным мешком.

– На свадьбу кредит взяли, да? – Рита улыбалась еще шире. – Повесили на тебя, верно? Ты не плачь, не плачь, это я так завидую. Родила, значит, начались скандалы, крики, жить негде, денег нет…

– Заткнись, – проревела Анька, – заткнись, пожалуйста.

– Потом развод, – Рите казалось, что она держит Аньку за горло, сжимает пальцы все сильнее и сильнее. Та трепыхается пока, дергается из последних сил, но они уже на исходе, и скоро от Аньки останется пара комков шерсти или что-то вроде того.

– Потом мужик твой от тебя гулять стал, ты узнала, и… Что ты сделала? Анюта, ты же умная девочка, – Рита перестала улыбаться. Смотреть на ревущую у двери Аньку было чистой воды наслаждение, голова стала ясной, точно всю ночь крепко-крепко спала, а не шарахалась с чемоданом по городу.

– Ты родила второго! – Рита щелкнула пальцами. – Для укрепления семьи, верно? Чтобы этот козел, в смысле, твой муж одумался, увидев улыбку ребенка. Как я тебе завидую, Анька, если бы ты только знала!

А сама уже чуть ли не смеялась в голос, сама себе поражалась, откуда только слова брались, и каждое не на ветер, а в масть, что называется. И радостно было точно в погожий весенний денек, когда уже понятно, что зима закончилась, и дальше все будет хорошо.

– Кстати, второго ты от кого родила? – деловито поинтересовалась Рита. – От того же мужика, или уже другого искала? Свободного, обеспеченного, с машиной, чтобы любил тебя, твоего бухающего папашу, тупую машу и какающего дитятку? Аня, у тебя мозги где были, они вообще есть?

– От мужа, – рыдала Анька и трясла «веником», обтирала им стену, – думала, у нас все нормально будет, с двумя. И сама очень маленького хотела, у них такие пяточки… Тебе не понять!

Рита перевесилась через край стола, сделав вид, что ее тошнит. Анька оторопела, вытаращилась на Риту, и, кажется, только сейчас, вот сию минуту поняла, что завистью тут и не пахнет.

– Не понять, – согласилась Рита, – какое там. Я вот бабку твою тоже не понимаю, на ее месте я бы выгнала тебя с твоим зверинцем из дома и жила бы как человек. Нахрен они нужны, ни воспитания, ни образования. Димке сколько лет? Девять? А он до туалета дойти не может, в штаны валит. Такими темпами Лизунчик твой лет в пятнадцать опоросится. Катись отсюда, дешевка.

Анька уползла в предбанник и рыдала там на диване. Рита выпрямилась, собрала обрезки купюр, накрыла папкой. Потом с размаху захлопнула дверь, так, что стены загудели, закрылась на защелку замка. Прислушалась – Анька с той стороны хлюпала носом, потом раздался тихий гул: у нее звонил мобильный. Рита бросилась к столу, времени почти не оставалось. Она разложила перед собой обрезки и вслух, не особо стесняясь, прокляла Аньку и ее выродков: одна половинка оказалась неровной, срез шел дугой, второй срез получился выпуклым.