Когда сорваны маски - [61]

Но и эти судорожные движения мало чем помогали. Словно в замедленной съемке, я проплыл мимо площадки для гольфа и остановился напротив особняка Бьёркенстамов, который, подобно замку, возвышался на холме в окрестностях Сольвикена.

Ветер трепал вымпелы на флагштоках. Стоял полдень середины июня, но небо так заволокло тучами, что в сгустившихся сумерках лучи лампы на одном из окон освещали площадку, словно прожектор.

Возле дома стоял черный «мерседес», за рулем которого сидел мужчина с обритой головой. Он провожал меня взглядом, когда я, натянув бейсболку, взбежал по лестнице, чтобы постучаться в дверь. Он даже включил дворники, чтобы лучше видеть, что я буду делать.

Не успел я поднять руку, как дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина, которого я сразу узнал. Оказавшись нос к носу со мной, он отпрянул от неожиданности, и в этот момент за его спиной нарисовалась чета Бьёркенстам – Эдвард и Вивека.

Над входной дверью был небольшой козырек, поэтому, несмотря на ливень, я почти не промок, что позволило мне сохранить уверенный вид и присутствие духа. Я вытащил мобильник и несколько раз щелкнул всех троих на камеру.

В этот момент на крыльцо вбежал лысый водитель «мерседеса» с зонтом в руке.

– Какого черта ты здесь делаешь? – набросился он на меня.

– А тебе что?

– Дай мобильник.

– Не дам.

– Ты должен удалить то, что здесь наснимал.

– Ничего я тебе не должен.

Но тут подал голос человек, с которым я чуть не столкнулся в дверях.

– Роббан, оставь его! – приказал он лысому.

Роббан отступил на шаг, но смотрел так, словно в любую минуту был готов наброситься на меня с кулаками.

Его начальник повернулся к Бьёркенстамам, как видно, собираясь прощаться.

Тут из глубины дома показался еще один, старик лет семидесяти с лишним, с бледным продолговатым лицом и зачесанными назад седыми волосами. Он сжимал в руке трость с серебряным набалдашником.

Его я тоже узнал сразу. Он был из тех, кто никогда не здоровался со мной в Сольвикене. Бертиль Раск, тот самый, что в шестьдесят третьем году выступал с речью на площади в Треллеборге.

Мужчина, только что попрощавшийся с Бьёркенстамами, протянул мне руку:

– Маркус Йифлуд, рад познакомиться.

Я не отреагировал.

Я знал Маркуса Йифлуда как активного члена одной ксенофобской политической партии. В последнее время она быстро набирала популярность, потому что выступала за права пенсионеров и против иммигрантов, претендующих на чужой кусок национального пирога. Она выдвигала откровенно нацистские лозунги и защищала, как считалось, интересы трудящихся масс. Но трудно было представить себе человека, более далекого от последних, чем Маркус Йифлуд. Его жирно блестевшие волосы были зачесаны назад и разделены пробором, прямым, как кокаиновая свеча. Щетина на бледных щеках, вероятно, требовала по несколько часов ежедневного ухода. Йифлуд носил костюм неизвестной мне марки: двубортный пиджак и жилетку. Он весь был надменность и высокомерие, а бегающие свиные глазки обычно прятал за солнечными очками, которым в нынешние грозовые сумерки не могло быть никакого оправдания.

Маркус Йифлуд состоял в руководстве молодежного отделения и имел разногласия с партийной верхушкой, которую считал не то недостаточно радикальной, не то недостаточно арийской. Мой отказ пожать ему руку его как будто совсем не возмутил – как видно, он не впервые сталкивался с подобной неучтивостью. Йифлуд пожал плечами и, прикрываемый зонтиком Роббана, вприпрыжку побежал к черному «мерседесу».

– Ну и что тебе нужно? – спросил меня Бьёркенстам, как только машина Йифлуда выехала со двора. – Или забыл, как тебя выпроводили отсюда в прошлый раз? Что же дало тебе основания считать себя здесь желанным гостем?

– Я пришел переговорить с вашей супругой, фру Бьёркенстам. А теперь, когда я встретил здесь Маркуса Йифлуда, меня просто распирает от любопытства.

– Тебе не о чем с ней говорить! – отрезал Бьёркенстам.

Тут я снова достал мобильник и сунул ему в нос кадры, которые отснял в теплице:

– Узнаете или плохо видно?

– Видно хорошо, – прошипела Вивека Бьёркенстам. Как она ни поджимала губы, силясь сохранить невозмутимый вид, фотографии, вне всякого сомнения, произвели на нее сильное впечатление. – Где вы это нашли?

– В теплице, куда меня заманил запах марихуаны.

– Исчезни! – прорычал Эдвард Бьёркенстам.

Но в этот момент дом огласился радостным лаем, и в моих ногах завертелся Отто. Его хвост так и ходил из стороны в сторону, словно дворники на моей машине несколько минут назад.

– Таковы правила чести уважающего себя журналиста, – объявил я. – У меня есть факты и своя версия, но я обязан выслушать и вашу. Я всего лишь предоставляю вам возможность отвести обвинения…

– Нет никакой чести у журналистов! – оборвал меня Бьёркенстам.

Но я еще не закончил речь, с которой до того выступал неоднократно:

– Ваше право не пускать меня в дом, хотя здесь довольно мокро. Но даже если вы не скажете мне ни слова больше, у меня достаточно материала, чтобы написать статью, которая привлечет внимание всей страны. Только в этом случае мои доводы останутся без ответа, как говорится, без комментариев. А это лишь усилит подозрения на ваш счет.