Когда сорваны маски - [33]

Оскар Хеландер жил в доме с открытым коридором постройки шестидесятых годов, порядком обветшавшем, но, безусловно, знававшем лучшие времена. Я так и не смог понять, из какой квартиры доносился шлягер «Лассе Стефанц»[16].

На одной стене обшарпанного лифта была намалевана свастика, на другой висело разбитое зеркало и наполовину сорванный рекламный плакат Шведской национальной партии, из которого в темноте я разобрал только фразу «Иммигранты, вон из страны». На втором этаже лифт дернулся и встал. Толчок был таким сильным, что я всерьез опасался за целостность шейных позвонков. Уже в подъезде до меня доносился собачий лай, который теперь стал громче.

Автоматическая дверь не сработала, поэтому мне пришлось подналечь на нее плечом, а потом еще раздвинуть руками. Так я оказался в открытом коридоре и сразу принялся изучать таблички на дверях.

На третьей от меня было написано «Хеландер», и как раз за этой дверью лаяли собаки.

Проходя мимо двух других квартир, я успел разглядеть за стеклянными дверями кухню, кабинет и спальню. Здесь же жалюзи были опущены.

Я нажал кнопку звонка.

Судя по доносившимся из-за дверей звукам, собаки царапали когтями стену. Расположение комнат в двух первых квартирах позволяло предположить, что я стоял на пороге кухни Хеландера.

Между тем собачий лай усилился. Стеклянная стенка и жалюзи – вот все, что, похоже, отделяло меня от разъяренных чудовищ.

Я заглянул в почтовую щель, но ничего не увидел.

В этот момент дверь соседней квартиры приоткрылась. На пороге появилась маленькая опрятная женщина в домашних брюках по колено и легкой блузке с цветами. На груди болтались очки с перевязанными шнуром дужками.

– Добрый день, вы не знаете, дома ли ваш сосед? – осведомился у нее я.

– А вы из домоуправления? Да, это мы звонили. Собаки никогда еще так не заливались.

Я кивнул, соображая, как вести себя с ней дальше.

– Что-то я раньше вас не видела, – продолжала женщина. – Хотя сейчас в домоуправлении постоянно меняются люди. Раньше я знала там всех.

– Говорите, раньше собаки так не заливались? – поспешил я сменить тему.

– Это питбули, но они очень милые. Я совсем их не боюсь.

– А хозяин? Кто он?

– Сегодня я его не видела. Вообще, он не ходит мимо моей двери, поэтому его я знаю хуже, чем соседей с другой стороны.

Она показала в конец открытого коридора, где стоял кемпинговый стол с двумя раскладными стульями и несколько цветочных кадок.

– Похоже, сейчас здесь вообще никого нет, – продолжала женщина. – Вон те, – она показала в дальний угол, – на огороде. Их соседи в Греции. Там живет Мухаммед с женой, здесь я и там Оскар, это у него собаки. Где его соседи, я точно не знаю. Они часто уезжают в Канаду и остаются там надолго. А сами, насколько я знаю, из Ливана. Возле лифта живет пожилая пара, но их сегодня утром забрали внуки. Отвезли, кажется, в Фальстербу. Старушка, по крайней мере, точно оттуда.

Тем временем я присматривался к врезному замку на двери Хеландера. Язычков в щели между дверью и рамой я не видел, то есть квартира стояла открытой, если, конечно, это действительно был самый обыкновенный врезной замок.

– Думаю, мне следует войти, – сделал вывод я. – Иначе эти собаки никогда не успокоятся.

– А вы действительно из домоуправления? – засомневалась женщина.

Я вытащил из кармана водительские права и помахал ими в воздухе, так чтобы она ничего не смогла разглядеть.

– Извините, что спрашиваю, – виновато добавила женщина. – Сейчас такое в газетах пишут…

– Все правильно, – кивнул я. – Никогда не лишне подстраховаться.

– У вас, конечно, есть ключ?

Я достал связку ключей и сунул один из них в замочную скважину, одновременно нажимая на дверную ручку.

Все получилось.

Я махнул рукой в сторону женщины, вошел в квартиру и щелкнул замком.

Запертые на кухне собаки неистовствовали. Теперь они бросались на дверь и отчаянно царапали ее когтями. Оглядевшись, я понял, что попал в крохотную двухкомнатную квартирку, насквозь пропахшую табачным дымом.

И тут я увидел Оскара Хеландера.

Он лежал на полу, уставив выпученные глаза в потолок.

Не нужно было даже приближаться к нему, чтобы понять: он мертв.

На лбу, чуть выше переносицы, зияло пулевое отверстие.

Абсолютно круглое и совершенно сухое, хотя под головой и плечами разлилась целая лужа крови.

Моей первой мыслью было протереть дверную ручку – единственное, к чему я успел здесь прикоснуться.

Потом я принялся изучать обстановку.

Меблировка более чем скромная. В гостиной и спальне опущены жалюзи. Диван, кресло, огромный телевизионный экран и еще больший флаг хельсингборгской IF, пришпиленный к стене канцелярскими кнопками. На подоконнике высохший кактус, на ночном столике полная окурков пепельница. Рядом пачка «Мальборо» с надписью «Курение убивает». Возможно, хотя в данном случае причиной смерти стала явно не сигарета.

Отпереть дверь на кухню я так и не отважился.

Собаки Хеландера – милые существа, если верить словам женщины из соседней квартиры, но сейчас эти симпатяги бесновались, как стая разъяренных буйволов. Они кидались на дверь всем телом, выли, скулили и рычали как безумные. Их хозяина застрелили, и они наверняка чуяли запах крови. Соседка сказала, что это питбули: «пиитбюли» – произнесла она. Впечатляющая порода. Хорошо натренированный кобель весит килограммов тридцать. Кухонная дверь могла разлететься в щепы в любую секунду.