Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - [32]

Нью-Йорк – они это отлично понимают – имеет нечто дьявольское. Нью-Йорк не американский город. Это столица мира, не имеющего границ. Если я достаточно крепок, чтобы делать здесь свое дело, я вправе стать ньюйоркцем. Однако при этом не стану американцем!

Для путешественника Нью-Йорк – это факт поездки. Чтобы проникнуть в американскую жизнь – подлинную – потребуются годы, настоящая экспедиция. Сейчас я вас удивлю: американцы не знают Америки – страна слишком велика. У них нет ни повода, ни времени, ни средств, ни единой истинной причины путешествовать по своей стране. Но и жители Нью-Йорка тоже не знают своего города. Нью-Йорк слишком велик, а в сутках всего двадцать четыре часа. Это у нас, путешественников, есть «точка зрения» на город: мы приехали, чтобы увидеть, посмотреть, понять, составить свое суждение. Обычная, заурядная жизнь нас не привлекает. Если бы представился случай, мы сумели бы понять и полюбить жизнь ковбоя на его ранчо. Там мы обнаружили бы человека в его естестве, а в этом всё дело. В бесчисленных городках США мы предвидим встречу с обществами в процессе формирования, на долгом пути к совершенству: обыденность, привычные ситуации представляются нам заурядными и не смогли бы пробудить нашего интереса. Нам подавай потенциал, свойственный большим городам. Драму, напряженность, даже жестокость человеческой сущности – человеческого свойства, которое здесь вырывается наружу, а в обычных городах стыдливо сдерживается. Нью-Йорк – это столица мира, и он лишен стыдливости. Здесь всё естественно.

Будь то в Чикаго или в Нью-Йорке, вас всегда поведут осматривать только красивые кварталы; вас всегда будут принимать только состоятельные хозяева, очень состоятельные, ужасно состоятельные среди взволнованной толпы. Чикагские slums чудовищны. Под slums мы подразумеваем жуткие кварталы, где нет ничего, кроме трущоб, жизней, загубленных страшными условиями, жилищ, представляющих собой даже не норы, но орудия пыток. Впрочем, кварталы slums уродливы не только внешне. Чикаго, например, являет захватывающее зрелище своей Дрексел-авеню, застроенной частными особняками, замками в стиле немецкого Возрождения; всего несколько лет назад здесь был центр high-life [59]. В один прекрасный день вследствие резких перемен, уготованных городам (в Париже площадь Вогезов, опустошенная, чтобы наполнить предместье Сен-Жермен; бульвар Сен-Мартен, покинутый ради бульвара де ла Мадлен; затем нынешний скачок за пределы квартала Елисейских Полей и создание нового жизненного центра на Западе за счет бульваров, познавших вековую славу, и так далее), Чикаго был поделен надвое. Ось города, Восток – Запад, определила (как Авенида де Майо в Буэнос-Айресе) участь двух частей города. Роскошь пребывала на Юге; внезапно она перескакивает на Север. Юг заброшен. Кто будет жить в роскошных королевских (и подозрительных) хоромах на Дрексел-авеню? Никто. Впрочем, нет, через некоторое время там поселились чернокожие. Они устроились там среди разбитых зеркал, за окнами, заколоченными досками. Вилла превратилась в трущобу; в садах, за роскошными проржавевшими оградами, среди сорняков, валяются отбросы. Там царит нищета. Потому в США слово «чернокожий» (по крайней мере на Юге), означает «пария». И этот квартал трущоб ужасает не своим местоположением, но тем, какая злая шутка посеяла смерть в этом некогда «райском» месте. Но есть и трущобы в полном смысле этого слова: запущенные бараки из дерева или почерневшего кирпича, разрушение, полная деградация признака жизни: поддержания порядка. Они производят тягостное впечатление. Это новые трущобы. Они существуют лет двадцать или пятьдесят. В туберкулезных кварталах Парижа, в барселонских кварталах трущоб и красных фонарей Баррио Чино, этом рассаднике проституции, можно еще смириться с тем, что нищета – это нормальная участь трупов городов, загнивающих городских кварталов – трагический признак вырождения. Он указывает на то, что в социальном механизме что-то неисправно, он свидетель-обвинитель времени, которое позволило погибнуть некоему члену общества ради того, чтобы увешать драгоценностями, кольцами, жемчужными и бриллиантовыми ожерельями других, привилегированных, членов.

Что касается slums Нью-Йорка, я их едва видел и смею утверждать, что ньюйоркцы никогда не встречают их на своем каждодневном пути: они их игнорируют. Если бы горожане отдавали себе отчет в их существовании, то страдали бы, а следовательно, благоустроили бы их. Потому что мир нуждается в благоустройстве, чтобы победить человеческую нищету.

В качестве «морального» slum я отметил в Чикаго следующее: люди – рабочие или служащие – ежедневно должны проехать на метро или автобусах, туда и обратно, девяносто километров, чтобы заработать себе на пропитание!

Через иллюминатор самолета особенно заметна нищета городских поселений и, в частности, катастрофическое состояние жизни миллионов американцев, брошенных в ад общественного транспорта. Вы получаете представление о катастрофе, катастрофе горожан – мучительной жизни мужчин, женщин, детей; этих частей города, где загнивают человеческие отбросы – эти несчастные, настолько убитые жизнью, что у них нет ни мысли, ни сил, ни возможности, ни средств объединиться и поднять тревогу. А правительства или отцы города не имеют представления о